Я не страдал от ненависти к немцам, но воевать с ними было тяжело, поэтому мы их просто уничтожали, как противника, не важно из какой страны они пришли. Пленных я всегда отправлял в тыл и никогда не расстреливал и не издевался над ними. Однажды в Венгрии в декабре 1944 года, не далеко от Будапешта, наш батальон сильно оторвался от основной бригады и ушел на двадцать километров вперед, к какому-то селу. Важно было то, что мы перекрыли дорогу на Будапешт, и гитлеровцы этим большаком воспользоваться уже не могли. Стоянку мы организовали на высоте в березовой роще, и заглянули вниз в лощину, чтобы прикинуть наше положение.
Внизу в километре от нас стоял небольшой населенный пункт, через который проходила еще одна дорога. По ней шла колонна врагов рода человеческого, среди них шло много автомобилей, а танков мы насчитали более шестидесяти. Нападать на них нашими пятнадцатью танками было бессмысленно, и после того, как мы доложили о ситуации командиру бригады, он натравил на колонну супостатов авиацию. Наши штурмовики раздраконили эту колонну, а агрессоров рассеяли и разогнали по придорожным канавам. Мы тем временем остались в роще, наблюдая издалека, как немцы разваливают свой строй и предаются огню и мечу от советских «Илов».
Внезапно наши солдаты привели трех немецких связистов, которые тянули линию связи и по незнанию забрались вглубь нашей стоянки. Наши часовые их схватили и связали. Начали допрашивать, а у нас как назло никто в немецком не шарит. Пришлось посадить их в воронку от авиабомбы и приставить охрану, чтобы не убежали. Потом смотрим, а по дороге, по которой остатки немцев идут, в противоположном направлении едет легковой «Опель», и явно не солдат внутри везет. Похоже, генералы какие-то… Они уходят с основной дороги и сворачивают на грунтовку, которая как раз проходит мимо рощицы, в которой мы обосновались. Я запрыгиваю в танк и кричу механику: «Давай к грунтовке! Наперерез!» Мы срываемся с места и точно выскакиваем на дорогу перед «Опелем».
Хватаю автомат, высовываюсь из танка и даю очередь в двигатель легковушки. Остолбеневший от неожиданности водитель останавливает автомобиль, внутри машины явно царит замешательство. Направляю на них автомат и кричу: «Раус!» («Вон из машины!»). Вылезают три офицера и водитель, поднимают руки. Внезапно один из них бросается наутек по дороге. Я бегу за ним, рассчитывая, что экипаж моего танка справится с остальными тремя. Немец вдруг круто разворачивается и бежит обратно к «Опелю». «А, засранец, страшно стало!», — думаю про себя. А он подбегает к машине, хватает портфель, и тикает по направлению к немецкой колонне, что идет по большаку. Я опять за ним, на бегу стреляю из ППШ, но промахиваюсь. При второй попытке выстрелить у меня клинит патрон в автомате. Начинаю возиться с автоматом, пытаюсь передернуть затвор и поставить патрон на место, а немец оглядывается, видит, что у меня проблемы. Этот гад выхватывает пистолет и стреляет в меня, но тоже мимо. Теперь уже я бегу от немца, а он гонится за мной. На бегу еще раз передергиваю затвор и, слава Богу, патрон встает на место. Резко оборачиваюсь и даю очередь в гитлеровца. Он словно наталкивается на невидимую стену и валится на дорогу.
Подхожу, вытаскиваю у него из-под мышки портфель и забираю «Парабеллум». Тут я вдруг вспоминаю, что у меня у самого за пазухой есть два пистолета, но в критической ситуации я совершенно про них забыл. В портфеле оказались какие-то карты, сразу подумал, что важные карты, иначе немец не стал бы так рисковать из-за этого портфеля. В общем, прицепили мы «Опель» тросом к танку, водителя усадили за руль, а немецких офицеров на заднее сиденье загнали. Поехали в штаб нашей бригады и отдали карты командиру. Это оказались карты, лично утвержденные фюрером, с нанесенной на них операцией контрудара в этом районе. Из этих карт наше командование также узнало, что здесь недалеко стоит немецкая танковая дивизия и несколько танковых батальонов. За этот захват вражеских офицеров и важных документов я получил орден Суворова, которым очень горжусь…
Танкист Брюхов В. П., 1944 год.