7 марта 1960 года в 1200 милях к северо-западу от атолла Уэйк американские разведывательные самолеты обнаружили в штормящем океане терпящее бедствие дрейфующее суденышко с людьми на борту.
Операцию по спасению которых и провели вертолетчики авианосца Kearsarge («Кирсердж») из состава 7-го флота США. Спустив на палубу люльки, вертолетчики по очереди сняли с судна четырех заросших и изможденных человек. Они оказались советскими солдатами-стройбатовцами: младший сержант Асхат Зиганшин, рядовые Филипп Поплавский, Анатолий Крючковский и Иван Федотов. Первым делом американцы покормили спасенных, выдали им чистое белье, бритвенные приборы и буквально отнесли в душ – самостоятельно перемещаться истощенные солдаты не могли. Спустя годы в одном из интервью Зиганшин вспоминал: попытался было сам помыться и побриться, но тут же и потерял сознание. Очнулся через три дня в лазарете…
История эта началась 17 января 1960 года, когда самоходную баржу «Т-36» сильным штормом унесло в открытый океан от курильского острова Итуруп. Баржа «Т-36» – самоходная танкодесантная баржа проекта 306 «Танкист», предназначенная для высадки десанта на необорудованное побережье. Из-за почти полного отсутствия оборудованных причалов на Курилах эти баржи использовали для доставки на берег грузов с кораблей, стоявших на рейде. Переброской этих грузов на сушу и занимались наши солдаты-стройбатовцы. На той барже солдаты и жили, хотя сама их часть базировалась в поселке Буревестник. Тесно, но, как говорил Асхат Зиганшин, все равно удобнее, чем в казарме. Наверное, потому что и от начальства далеко, и все время сами по себе.
На борту баржи полагалось держать продуктовый НЗ на десять суток. Но в декабре 1959 года начинался сезон штормов, шла подготовка к зимовке и все баржи вытащили на берег, а продукты перенесли в казарму. Но воскресным утром 17 января 1960 года поступил приказ о срочной разгрузке рефрижератора с мясом, и «Т-36» вместе с другой однотипной баржей вновь спустили на воду, хотя уже вовсю штормило, да и видимость из-за сильного снегопада была практически нулевой. Как вспоминал Анатолий Крючковский, вскоре шторм усилился и «в считанные секунды поднялись огромные волны, нашу баржу оторвало от швартовочной мачты и давай швырять ее по заливу, как щепку». Успели по рации выйти на связь с командованием, но затем рацию залило, и она вышла из строя. К вечеру ветер переменился и баржу стало относить от берега. А там и солярка кончилась, заглох движок…
Первым делом провели «инвентаризацию»: в наличии оказались буханка хлеба, немного гороха и пшена, две банки тушенки, банка с жиром и ведро или два перемазанной мазутом картошки. Еще пара пачек «Беломора» и три коробка спичек. Пятилитровый бачок с питьевой водой во время шторма разбился, пришлось пить ржавую техническую – для охлаждения дизелей. Поначалу каждый получал по кружке супа, который варили из пары картофелин и ложки жира. Добавляли и крупу, пока не закончилась. Воду сначала пили трижды в день по крохотному стаканчику, в конце дрейфа норма была уже два глотка на человека в день. Как ни пытались растянуть припасы, но 23 февраля закончились и последние крошки. Как вспоминал Крючковский, пытались ловить летавших над головами альбатросов, но безуспешно. Сделали примитивные снасти, выточив крючки из гвоздей – не клюнуло ни разу: «Какая дура полезет на ржавый гвоздь?», – усмехнулся в одном из интервью Зиганшин. Кончилась еда, порезали в мелкую лапшу единственный кожаный ремень и стали варить из него «суп». Съели ремешок от рации и кожаный ремешок от часов Зиганшина, обнаружили кожу под клавишами гармошки – маленькие кружочки хрома – съели. Съев все кожаное, принялись за кирзовые сапоги: разрезали голенище на кусочки, и, по версии Крючковского, отрезали по маленькому кусочку и поджигали. Когда кирза сгорала, то становилась мягкой, превращаясь в нечто, похожее на древесный уголь. Вот «этот «деликатес» мы намазывали солидолом, чтобы легче было глотать». А вот Зиганшин рассказывал, что кусочки кирзы долго кипятили в океанской воде, используя вместо дров покрышки – кранцы. Когда кирза размякала, ее жевали. Иногда обжаривали на сковородке с техническим маслом: «Получалось что-то вроде чипсов…»
Удивительно, но за время дрейфа не было ни одного конфликта – ни ссор, ни драк, даже голос друг на друга никто не повысил. Паники, депрессии и истерик тоже не было, хотя довольно быстро парни поняли, что их не ищут и искать не будут. В рубке случайно обнаружился клочок газеты «Красная звезда» с сообщением, что в указанном районе Тихого океана СССР будет про- водить запуски ракет, и потому до начала марта там запрещено появляться любым судам. «К заметке, – говорил в одном из интервью Зиганшин, – прилагалась схематичная карта региона». По звездам и направлению ветра парни и высчитали: «Дрейфуем аккурат в эпицентр ракетных испытаний. А значит, была вероятность, что нас искать не станут». Так и вышло, командование сочло солдат погибшими, отправив их родителям телеграммы: ваши сыновья пропали без вести. Более того, компетентные органы отработали и версию дезертирства солдат или даже их побега «за границу»: пока четверка дрейфовала, к их родителям пришли с обысками, родных допросили, а места возможного появления «дезертиров» взяли под наблюдение…
Считается, что баржа с солдатами дрейфовала в океане 49 дней, на деле – 51 день: видимо, при подсчетах запутались во временных поясах, да еще и один день упустили – 29 февраля, забыв, что год – високосный. К концу дрейфа у солдат сил не осталось совсем, все уже лежали в кубрике, начались галлюцинации. По сути, жить им оставалось уже день – два… На американском авианосце советских солдат приняли как настоящих героев, каковыми они и были. За ними ухаживали, как за детьми, поместили в лазарет и кормили чуть ли не с ложечки, назначив истощенной четверке специальную диету. Каждое утро их самолично навещал командир корабля, а кок, вспоминал Зиганшин, даже специально сделал для них вареники с творогом, «о которых мы мечтали на барже».
О спасении советских солдат Госдепартамент США уведомил советское посольство в Вашингтоне уже через несколько часов после того, как они оказались на борту авианосца. Но больше недели Москва хранила молчание: там ломали голову, кем объявить солдат, беглецами или героями? Доложили Хрущёву, и к 16 марту 1960 года тот наконец определился, лично подписав спецтелеграмму: «Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга».
В Америке же наша четверка к тому времени была уже знаменитостью: им посвящали первые полосы газет, о них шли телевизионные репортажи, а мэр Сан-Франциско вручил им символический «золотой ключ» от города и произвел в почетные жители. Остаться в Америке ребят не уговаривали, лишь аккуратно спросили: не боятся ли возвращаться… Потом был перелет в НьюЙорк, круиз в Европу на лайнере «Куин Мэри» и торжественная встреча в Москве. Всех четверых наградили орденами Красной Звезды и допросами не мучили. Министр обороны маршал Родион Малиновский устроил для них прием, подарив каждому штурманские часы: «Чтобы больше не заблудились». Всем дали двухнедельный отпуск на родину, а после отпуска отправили в Гурзуф – в военный санаторий. Затем предложили поступать в военно-морское училище. Все, кроме Федотова, согласились… А в народе, переделав на родной манер американский шлягер RockAroundtheClock, уже пели: «Зиганшин-буги, Зиганшинрок, Зиганшин ест второй сапог…» Так и вошло в историю.