ИЗ ДНЕВНИКОВ ПОЭТА АЛЕКСАНДРА БЛОКА:
16 [3 по ст. ст.] августа. Происходит ужасное: смертная казнь на фронте, организация боеспособности, казаки, цензура, запрещение собраний. […] я, как всякий, тоже игрушка истории, обыватель. Но какой полынью, болью до сладости всё это ложится на наши измученные войной души! Пылью усталости, вот этой душной гарью тянет, голова болит, клонится. […] А гарь такая, что, по-видимому, вокруг всего города горит торф, кусты, деревья. И никто не тушит. Потушит дождь и зима.
19 [6 по ст. ст.] августа. …Такие же жёлто-бурые клубы, за которыми – тление и горение (как под Парголовым и Шуваловым, отчего по ночам весь город всегда окутан гарью), стелются в миллионах душ, – пламя вражды, дикости, татарщины, злобы, унижения, забитости, недоверия, мести – то там, то здесь вспыхивает; русский большевизм гуляет, а дождя нет, и бог не посылает его!
20 [7 по ст. ст.] августа. И вот задача русской культуры – направить этот огонь на то, что нужно сжечь; буйство Стеньки и Емельки превратить в волевую музыкальную волну; поставить разрушению такие преграды, которые не ослабят напора огня, но организуют этот напор; организовать буйную волю; ленивое тление, в котором тоже таится возможность вспышки буйства, направить в распутинские углы души и там раздуть его в костёр до неба, чтобы сгорела хитрая, ленивая, рабская похоть.
26 [13 по ст. ст.] августа. Вчера на московском совещании говорили Керенский, Авксентьев, Прокопович и Некрасов. О речи Керенского, полной лирики, слёз, пафоса, – всякий может сказать: зачем ещё и ещё? Некрасов сообщил страшные цифры.
Блок А.А. Собрание сочинений. В 8 т. Том 7. Автобиография. Дневники. М. – Л., 1963.
ИЗ ЗАПИСОК ПИСАТЕЛЯ ИВАНА БУНИНА:
26 [13 по ст. ст.] августа. Кажется, одна из самых вредных фигур – Керенский. И направо и налево. А его произвели в герои.
И. Бунин. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. – М., 1990.
ИЗ ПИСЕМ ПИСАТЕЛЯ ВЛАДИМИРА КОРОЛЕНКО:
5 августа [23 июля по ст. ст.] журналисту Сергею Протопопову. … Загипнотизированные пошлостью расхожего «патриотизма», мы отвергли и всякий патриотизм во имя будущего единого человечества. За это приходится всей России платиться… Большевизм принёс много вреда вообще, но, – что хотите, – в подкупность и шпионство вождей я не верю. Бурцев… в этом деле оскандалился… Я ждал, что Бурцев представит хоть какие-нибудь доказательства, но вместо этого он уклонился от третейского суда. Нехорошо это.
Опубликовано в журнале «Былое», 1922, № 20.
29 [16 по ст. ст.] августа, литературному критику и публицисту Аркадию Горнфельду. … Далась она [революция] истинно по волшебству, и быстро заездил её вахлак до смерти. Большевики, большевики! Они только по-своему, по-сумасшедшему последовательны. А в сущности почти все – большевики, только без этой твёрдости лунатиков.
Письма В.Г. Короленко к А.Г. Горнфельду. – Л., 1924.
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ПОЛКОВНИКА МИХАИЛА ДРОЗДОВСКОГО, КОМАНДИРА 60-ГО ПЕХОТНОГО ЗАМОСЦКОГО ПОЛКА, РУМЫНСКИЙ ФРОНТ:
23 [10 по ст. ст.] августа. Вследствие громадного превосходства сил мы имели успех, невзирая на то, что большая часть солдат была непригодна к бою. Мой полк взял даже 10 орудий. 30–31 июля и 1–2 августа (по ст. ст. – Ред.) снова были тяжёлые бои; наступали немцы, в незначительных, меньших силах, больше артиллерией, чем штыками. Но деморализованная, развращённая, трусливая масса почти не поддавалась управлению и при малейшей возможности покидала окопы, даже не видя противника: от каких-нибудь нескольких снарядов или только в ожидании неприятельской атаки. …Уже 1 августа разразился скандал, – поголовное бегство полка, целые вереницы беглых тянулись мимо штаба. Тогда я послал весь мой резерв, мою лучшую часть останавливать этих беглецов. Ни о каком управлении боем не могло быть и речи среди заборов, домов и виноградников. Много раненых офицеров и солдат было брошено этими мерзавцами на позиции. Увидя эту катастрофу, я решил покончить со свободами и приказал бить и стрелять беглецов. Этими крайними мерами, широким применением палок и оружия удалось восстановить кое-какой порядок и, пользуясь ночью, остановиться на новой позиции. На другой день сразу же были приняты меры, самые крутые, офицеры наблюдали за цепями, всё время с револьверами в руках, позади я расставил разведчиков, и всякая попытка к бегству встречалась огнём. Благодаря этому позиция была удержана, и противник, поплатившись, больше не дерзал на новую атаку. Сейчас чиню суд и расправу, авось приведу их в порядок; они уже начинают чувствовать моё давление. Конечно, может и сорваться.
Дроздовский М.Г. Дневник. – Берлин, 1923.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ НАЧАЛЬНИКА ГЕНЕРАЛЬНОГО ШТАБА ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА АЛЕКСАНДРА ЛУКОМСКОГО:
19 [6 по ст. ст.] или 20 [7 по ст. ст.] августа. Если не ошибаюсь, 6/19 или 7/20 августа генерал-квартирмейстер, генерал Романовский, доложил мне, что генерал Корнилов просит меня отдать распоряжение о сосредоточении в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки 3-го конного корпуса с туземной дивизией (кавалерийской). …Мне всё это показалось несколько странным; странно, почему это приказание было отдано не непосредственно мне, а через генерал-квартирмейстера; непонятно было, почему выбран указанный район сосредоточения. …Я пошёл к генералу Корнилову…
– Я, конечно, сейчас же отдал необходимые распоряжения, но у меня получается, Лавр Георгиевич, впечатление, что Вы что-то не договариваете. Выбранный Вами район сосредоточения конницы очень хорош на случай, если б её надо было бросить на Петроград или на Москву; но, на мой взгляд, он менее удачен, если идёт речь лишь об усилении Северного фронта. …Генерал Корнилов несколько секунд подумал и затем ответил: «Вы правы. У меня есть некоторые соображения, относительно которых я с Вами ещё не говорил. Прошу Вас сейчас же отдать распоряжение о перемещении конницы, и срочно вызовите сюда командира 3-го конного корпуса генерала Крымова; а мы с Вами подробно переговорим после моего возвращения из Петрограда».
…Для охраны [Корнилов] взял эскадрон Текинского полка с пулемётами. По приезде в Петроград он поехал в Зимний дворец в сопровождении текинцев с двумя пулемётами; эти пулемёты после входа генерала Корнилова во дворец были сняты с автомобиля, и текинцы дежурили у подъезда дворца, чтобы в случае надобности прийти на помощь к Главнокомандующему.
22 [9 по ст. ст.] августа. После отъезда генерала Корнилова в Петроград, от имени Керенского была получена телеграмма, что генерала Корнилова Временное правительство просит не приезжать; если же он всё-таки поедет, то Временное правительство снимает с себя всякую ответственность за то, что может произойти.
24 [11 по ст. ст.] августа. Генерал Корнилов вернулся из Петрограда. Он возмущённо стал мне рассказывать, что поездка была напрасна; что Керенский его водил за нос, явно не желая выполнить своё обещание и провести в жизнь его требования. …После этого генерал Корнилов вернулся к разговору, бывшему у меня с ним до его поездки в Петроград.
– Как Вам известно, все донесения нашей контрразведки сходятся на том, что новое выступление большевиков произойдёт в Петрограде в конце этого месяца; указывают на 28–29 августа/10–11 сентября. Германии необходимо заключить с Россией сепаратный мир и свои армии, находящиеся на нашем фронте, бросить против французов и англичан. Германские агенты – большевики, как присланные немцами в запломбированных вагонах, так и местные, на этот раз примут все меры, чтобы произвести переворот и захватить власть в свои руки… Я убеждён, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут сметены. …Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов, во главе с Лениным, повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался. Вы правы. Конный корпус я передвигаю, главным образом для того, чтобы к концу августа его подтянуть к Петрограду и, если выступление большевиков состоится, то расправиться с предателями родины как следует. Руководство этой операцией я хочу поручить генералу Крымову. Я убеждён, что он не задумается, в случае если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов. Против Временного правительства я не собираюсь выступать. Я надеюсь, что мне, в последнюю минуту, удастся с ним договориться. Но вперёд ничего никому говорить нельзя, так как г.г. Керенские, а тем более Черновы на всё это не согласятся и операцию сорвут. Если же мне не удалось бы договориться с Керенским и Савинковым, то возможно, что придётся ударить по большевикам и без их согласия. …Я лично ничего не ищу и не хочу. Я хочу только спасти Россию и буду беспрекословно подчиняться Временному правительству, очищенному и укрепившемуся.
Лукомский А.С. Воспоминания генерала А.С. Лукомского. Том 1. – Берлин, 1922.
