ПРО ТО КАК МЫ С МОИМ ШУРИНОМ РОДИТЕЛЕЙ ДЕЛИЛИ
Сразу повторю: есть у меня шурин. Зовут моего шурина Саня. Давеча я уже говорил, что, когда моя жена трудится в вечернюю смену, мы с ее братом любим порассуждать о политике. А так как политика — штука сложная, то разобраться в ее тонкостях нам с шурином обычно помогает пол-литра белой. Но, если проблема вырывается за пределы нашего с шурином понимания, то мы обычно покупаем литр. Вчера так и случилось. И не надо нас обзывать. Называть нас пьянью может только тот, кто ни разу не пытался понять, кто наши родители и чьи мы дети. Короче говоря, выпили мы с моим шурином по первой. И сразу же по второй. Тут мой шурин мне и говорит:
— Фелюсь, я когда о нас с тобой думаю, то мне все время кажется, что мы с тобой дети.
— Когда перепьем? — попытался уточнить я.
— Не обязательно, — возразил шурин. — Мы дети в том смысле, что наши родители развелись, а после развода пытаются перетянуть нас каждый на свою сторону.
— Мои родители умерли. Твои тоже, — сказал я. — Как же они могут с того света нас с тобой в разные стороны тянуть?
— Я о других родителях говорю, — жадно косясь на блюдо со студнем, пояснил шурин.
— О, каких других? — не понял я.
— Кто есть наша с тобой мать? — переваливая в свою тарелку солидный кусок студня, спросил меня шурин.
— У нас с тобой разные матери, — ответил я.
— Не понял ты, Фелюсь, моего вопроса, — цепляя вилкой студень, с досадой в голосе произнес шурин. – Тогда надо выпить.
Мы с шурином выпили.
— Теперь ты понял, кто наша мать? — повторил свой вопрос шурин.
— Нет, — закусив водку хлебом, сказал я.
— Я бы мог тебе ее фамилию сходу назвать, но мне, Фелюсь, хочется, чтобы ты сам до всего доходить учился. Образовывался, так сказать. Ну, смотри, чтобы перетянуть нас на свою сторону, наша мать на Новый год дарит нам мелкие подарки. То долги простит, то от наказания избавит. Потому, на кого ей еще надеяться, если она со всеми соседями переругаться успела. Но наш отец оказался не только лыком шит. Он нам с тобой вместо медного крестика на Пасху, пообещал всю страну подарить. Если мы мамин характер изменить сможем и начнем трудиться не за бабло, а за совесть. Теперь понял?
— Нет, — сказал я.
— Ну, почему ты такой тупой? — возмутился шурин. — А все от того, что ты с утра папу слушаешь, а вечером маму. Раздвоился ты. Ты или совсем бросай пить, или так напивайся, чтобы ничего не слышать. Пусть наши мама с папой сами друг с дружкой разбираются.
— Но я так и хотел, — признался я. — Выпью вечером и тихонько себе лежу, но ведь твоя сестра сперва сама мне все выскажет, а потом эту маму плазменную включит. И я опять не знаю, кого мне слушать.
— Во! — наполняя наши стопки, обрадовался шурин. — Теперь ты понял, кто наша мама?
— Не понял, — сказал я.
— Как же не понял, если ты сам плазменной мамой ее назвал? — оценивая на глаз остаток водки в бутылке, спросил шурин.
— У меня это просто так вырвалось. Типа, само, — сказал я.
— Само вырывается только сам знаешь что, — глубокомысленно заметил шурин. — У тебя, Фелюсь, сработало твое подсознание. Останавливаться тебе сейчас, ну, никак нельзя. Необходимо дать еще один толчок твоему очнувшемуся подсознанию.
Пришлось мне ради своего подсознания открутить пробку на второй бутылке.
— Теперь ты понял, где наша мама живет? — сдобрив выпитое приятной улыбкой, спросил шурин.
— Нет, — сказал я.
— Даю подсказку, — продолжая широко улыбаться, промолвил шурин. — Раз ты назвал наше маму плазменной, то где она живет?
— В телевизоре, — ответил я.
— Умница! Красава! — вскакивая с кухонного табурета, прокричал шурин. — А теперь ответь мне! где живет наш папа, если они с нашей мамой развелись, и на ее жилплощади для него места нету?
— На улице, — ответил я.
— Правильно! — похвалил меня шурин. — Но на улице весь год не проживешь. Поэтому для нашего папы, с которыми наша мама говорить не желает, родным домом стал интернет. Теперь ты понял, кто наш с тобой папа?
— Нет, — сказал я.
— Наливай!! — зло прокричал шурин.