Спаськов Геннадий Николаевич: Привести В Боеготовность ДИРЕКТИВА ГЕНШТАБА ОТ 18 ИЮНЯ
1. МОЖНО НЕ ТОРОПИТЬСЯ
То, что наркомат обороны ожидал нападения немцев после 1-го июля — уже само по себе беда, но это далеко не единственная беда.
Прежде чем исследовать события последних предвоенных дней в приграничных войсках, необходимо выяснить, как комсостав Красной Армии, от командира дивизии до наркома обороны, представлял себе начало боевых действий с Германией. Точнее — как по их представлениям должны были действовать немцы в момент нападения.
В декабре 1939 г. 87-я стрелковая дивизия, оборонявшая участок прикрытия N2 в полосе 5-й армии, получила следующий приказ на оборону границы:
«1). Прочно удержать государственную границу на р. Буг на участке иск. Паридубы, Крыстынополь.
2). Прикрыть Луцк с направления Красностав.
3). В случае попыток вторжения противника на нашу территорию в пределах участка, активными действиями уничтожить его, не дав отойти за линию границы». {1}
На тот момент в первой линии дивизии, в районах Устилуга и Крыстынополя, находились два стрелковых полка. Примерно в середине участка и чуть восточнее, располагался резерв в составе стрелкового полка и батальона танковой бригады, предназначенные для проведения контратак в направлении мест прорыва противника. (Два стрелковых полка в первой линии и один во второй, в резерве — обычное расположение приграничных дивизий в боевом положении). При ширине участка 90 км прикрыть его позиционной обороной такими силами невозможно. Поэтому оборону предполагали активной — контратаками уничтожить прорвавшегося противника, не дав ему отойти за линию границы.
Но в декабре 1939 года это было вполне реально. К тому времени Вермахт перебросили на французскую границу, оставив в Польше от силы полтора десятка германских дивизий. Если б в тот момент случилась война с Германией, то немцы при всем желании не могли бы ничего предпринять, кроме вылазок мелких групп на советскую территорию.
Однако после поражения Франции ситуация на советско-германской границе радикально изменилась. К середине июня 1941 немецкая группировка в южной Польше многократно усилилась. Но на советской стороне от прежних спокойных времен почти без изменений остался порядок ввода в бой дивизий прикрытия, жестко диктовавшийся внешнеполитическими условиями, в которых находился Советский Союз.
Этот момент следует еще раз повторить: как и раньше, в июне 1941 года план прикрытия для приграничной дивизии официально мог вводиться только с началом войны! Никаких прямых команд «ввести в действие план прикрытия», установленных директивными документами, до начала боевых действий, т.е. до утра 22.6.1941, не могло быть в принципе. Момент же начала войны командир соединения определял по одному из следующих фундаментальных признаков:
— переход границы наземными силами немцев;
— нападение вражеской авиации;
— получение сигнала о начале войны от вышестоящего командования. {2}
Узнав о начале войны, дивизия выходит в район сбора по тревоге. Через час оттуда части переходят в район отмобилизования, каждый полк в свое место, что занимает еще от часа до двух. Здесь в течение 6 часов части отмобилизовываются и выступают затем на боевые позиции.
Но ведь немцы не будут сидеть и ждать, пока дивизия отмобилизуется и займет свои позиции. Командиры это понимали и спокойно предполагали проникновение немцев через позиции пограничников, уровских частей и работающих в предполье батальонов. Вот распоряжение по разведке, отданное начальником штаба той же 87-й стрелковой дивизии за неделю до войны:
«РАСПОРЯЖЕНИЕ ПО РАЗВЕДКЕ N 04. ШТАДИВ 87
ВЛ. ВОЛЫНСКИЙ 15.6.41г.
КАРТА 42000
1. С началом выхода частей 87 СД из районов сбора по тревоге в район отмобилизования, от частей выслать разведку на рубеж:
16 СП — Берчин, Пятыдни
96 СП — выс. 95,2, вост. 2 км Хотячеви Суходолы.
283 СП — Хренов — выс. 101,5 зап. 1 км Вулька Фалемичская.
43 ОРБ — Оране.
Задача разведки: установить наличие, состав и направление выдвижения частей противника от границы». {3}
Указанные в распоряжении пункты находились за 4-12 километров от границы. То есть разведка должна была обнаружить врага, уже далеко прошедшего линию укреплений Владимир-Волынского укрепрайона. А «Боевое распоряжение на охранение» за тот же день 15 июня линию охранения частей дивизии при отмобилизовании с задачей не допустить внезапного нападения противника устанавливало еще дальше и в том числе с направлений южнее и юго-восточнее Владимир-Волынского — почти противоположных от границы! {4}
То есть за неделю до войны возможность прорыва немцев командиров сил прикрытия не пугала. К такой возможности спокойно относились до самого утра 22 июня. А спокойствие проистекало из того, что как и в далеком 1939 году, в начале войны командиры ожидали действий противника небольшими силами, которые дивизия контратаками разгромит и отбросит за границу. Причем командиры были уверены, что приграничные части не только отбросят врага, но и смогут перенести боевые действия на территорию противника:
«Теперь, после войны, вызывают много толков вопросы, связанные с силами наших войск, дислоцировавшихся в приграничной полосе. Но тогда все… верили в то, что наши части не только в состоянии отразить нападение противника, но и перенести боевые действия на его территорию». {5}
За два спокойных года командование привыкло к такой системе боеготовности и в последние два предвоенных месяца, когда Вермахт сосредоточивался, не успело среагировать на изменившиеся условия. Серьезных боевых действий не только в первые часы, но и первые дни войны никто не предполагал. Именно на таком допущении командование строило систему боеготовности армий прикрытия границы.
Вот в дополнение еще два красноречивых факта. В полосе обороны 87-й сд, в 12 километрах от границы, располагалась 41-я танковая дивизия 22-го механизированного корпуса. Эта дивизия обладала огромной ударной мощью: в ее составе находилось 425 танков — на 10% больше, чем по штату! Как бы она пригодилась здесь 22 июня, когда на стыке 87-й и 124-й стрелковых дивизий, находившихся в полосе главного удара группы армий «Юг», образовался двадцатикилометровый разрыв, в который хлынули немецкие войска. Но с первыми выстрелами противника дивизия сделала то, что ей предписывал приказ из «красного пакета». Оставив у границы всего один батальон (так же как и в 1939 году), она двинулась в район сосредоточения на северо-восток в сторону Ковеля, что в 60 километрах от границы, чтобы оттуда быть в готовности к нанесению контрударов в направлениях Бреста и Любомля. {6}
Почти в точности все повторилась в 22-й танковой дивизии соседней 4-й армии, дислоцировавшейся у самой границы в районе Бреста. Утром 22 июня она под обстрелом двинулась в указанный планом район сосредоточения, расположенный в 50 км восточнее. У командования этих армий вместе с их окружным начальством даже утром 22 июня не было опасений за состояние обороны границы! Эта уверенность объясняется тем, что наличных сил и их готовности считали достаточно для выполнения боевой задачи.
Но на местах действуют по приказам вышестоящего командования. А вот как представляло действия противника в начале войны высшее командное звено Красной Армии.
Командующий Киевским Особым военным округом генерал-полковник Кирпонос высказал свое мнение за несколько дней до войны:
«… С момента объявления мобилизации до начала активных действий крупных сил на границе пройдет некоторое время. В первую мировую войну это время измерялось неделями, в современных условиях оно, безусловно, резко сократится. Но все же несколькими днями мы будем, очевидно, располагать». {7}
РЕКЛАМА
Хотя это мнение Кирпоноса в пересказе Баграмяна, но ему вполне можно верить, поскольку эти мысли подтверждают факты и крупнейшие авторитеты Красной Армии. О том, что взгляды командиров по этой проблеме имели мало общего с жизнью, подтвердил предшественник Кирпоноса на посту командующего КОВО Г. К. Жуков:
«Прежде всего, я думаю, справедливо будет сказать, что многие из тогдашних руководящих работников Наркомата обороны и Генштаба слишком канонизировали опыт Первой мировой войны. Большинство командного состава оперативно-стратегического звена, в том числе и руководство Генерального штаба, теоретически понимало изменения, происшедшие в характере и способах ведения Второй мировой войны. Однако на деле они готовились вести войну по старой схеме, ошибочно считая, что большая война начнется, как и прежде, с приграничных сражений, а затем уже только вступят в дело главные силы противника. Но война, вопреки ожиданиям, началась сразу с наступательных действий всех сухопутных и воздушных сил гитлеровской Германии». {8}
А ниже Жуков говорит о несоответствии реальности своих предвоенных взглядов на начало войны с немцами:
«Внезапный переход в наступление всеми имеющимися силами, притом заранее развернутыми на всех стратегических направлениях, не был предусмотрен. Ни нарком, ни я, ни мои предшественники Б. М. Шапошников, К. А. Мерецков, ни руководящий состав Генштаба не рассчитывали, что противник сосредоточит такую массу бронетанковых и моторизованных войск и бросит их в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях. Этого не учитывали и не были к этому готовы наши командующие и войска приграничных военных округов… по-настоящему все это прочувствовали только тогда, когда враг напал на нашу страну, бросив против войск приграничных военных округов свои компактные бронетанковые и авиационные группировки». {9}
Трудно сказать, для чего Жуков здесь больше посыпает голову пеплом: покаяться за допущенные ошибки, или наоборот, скрыть другую, главную свою ошибку — в определении времени нападения Германии. Но что вместе с другими генералами он готовился начать войну спокойно, по старинке, ему можно верить. Когда в январе 1941 нарком обороны проводил с генералитетом на картах репетицию войны с Германией, то собственно начальный период у них совершенно выпал. Игра началась в тот момент, когда немцы уже были остановлены войсками прикрытия и даже отброшены к границе. Вопрос прикрытия границы ни у кого внимания не вызвал, поскольку существовала уверенность, что армии прикрытия выполнят свои задачи, отразив первый удар врага.
Полностью поддержал Жукова второй по величине военный авторитет, на тот момент заместитель начальника оперативного отдела, а впоследствии начальник Генштаба и маршал А. М. Василевский:
«Исходя при разработке плана, казалось бы, из правильного положения, что современные войны не объявляются, а они просто начинаются уже изготовившимися к боевым действиям противником… соответствующих правильных выводов из этого положения для себя руководство нашими Вооруженными Силами и Генеральным штабом не сделало и никаких поправок в оперативный план в связи с этим не внесло. Наоборот, план по старинке предусматривал так называемый начальный период войны продолжительностью 15-20 дней от начала военных действий до вступления в дело основных войск страны, на протяжении которого войска эшелонов прикрытия от приграничных военных округов, развернутых вдоль границ, своими боевыми действиями должны были прикрывать отмобилизование, сосредоточение и развертывание главных сил наших войск. При этом противная сторона, т. е. фашистская Германия с ее полностью отмобилизованной и уже воюющей армией, ставилась в отношение сроков, необходимых для ее сосредоточения и развертывания против нас, в те же условия, что и наши Вооруженные Силы». {10}
(Кстати, Василевский здесь подзабыл, что в «Соображениях» от 15 мая они с Жуковым хотели упредить немцев в развертывании, ликвидировав разницу 15-20 дней в сроках сосредоточения).
Сегодня, задним числом, историки-хрущевцы утверждают, что приграничные дивизии — это смертники, которые сознательно приносились в жертву, чтобы Красная Армия успела отмобилизоваться и развернуться. {11} Да, фактически так получилось, но перед войной так не считали! Приведенные выше факты совсем не походят на подготовку дивизий прикрытия к неминуемой смерти.
Мало того, за «смертников» не считали даже тех, кто находился под прямым огнем врага с первых секунд войны — пограничников! Вот как описывает поставленную из «красного пакета» задачу по прикрытию границы начальник одной из застав 94-го погранотряда на территории КОВО:
«… я вскрыл засургученный печатями конверт и нашел в нем документ, в котором излагалось, что следовало делать на случай начала войны. Заставе, в частности, предписывалось трое суток удерживать государственную границу, затем с подходом частей Красной Армии отойти вглубь нашей территории к городу Стрый». {12}
Могут сказать, что этот пример не характерен — застава М. Паджева располагалась в Карпатах, на границе с Венгрией. Но вот пример более характерный. Ниже приводится фрагмент из плана прикрытия границы 6-й армии КОВО в части оперативного использования пограничных войск:
«…а) противник на границе начал открыто проводить враждебные действия против СССР. В этот период пограничные войска организуют усиленную охрану границы и не допускают перехода на нашу территорию отдельных вооруженных групп и отрядов с сопредельной стороны. Кроме того, они организуют усиленное наблюдение за сопредельной стороной с задачей установить:
— подход к границе войск противника;
— где и какие оборонительные работы производятся противником у границы;
— кем занимаются оборонительные сооружения, возведенные противником у границы;
б) отряды и группы войск противника прорываются через государственную границу и вторгаются на территорию СССР. В этот период для поддержки пограничных войск по тревоге на границу прибывают заранее выделенные подразделения из состава 3 кд, 41 и 97 сд. Подвижные отряды до усиленной стрелковой роты, стрелкового батальона и кавалерийского полка должны были в течение от 45 минут до часа прибыть на границу и отразить нападение противника совместно с 91-м и 92-м погранотрядами, находясь в их оперативном подчинении. С прибытием в район действий старшего общевойскового начальника руководство боем должно перейти в его руки.
Под прикрытием пограничных частей и подвижных отрядов на границу выходят главные силы 6-й армии.
Отразив вторжение вооруженных отрядов и групп войск противника, пограничные подразделения с выходом войск прикрытия в свои районы обороны продолжают охрану границы…». {13}
Как видите, этот план много чего предусмотрел — начало войны с действиями небольших сил противника, которые будут отбиты пограничниками и подвижными отрядами полевых войск, и даже начало войны с немцами без боевых действий! Не предусмотрел план только случившегося в реальной войне — что Вермахт навалится на нас всеми силами сразу. Но в любом случае ни в какие «смертники» пограничники не назначались: отбив наступление противника, они продолжают охрану границы вплоть до начала широкомасштабных боевых действий.
Таким образом, командование Красной Армии не представляло себе истинный характер действий противника в начале войны и в первые дни серьезных боевых действий от немцев не ожидало. По старинке оно продолжало считать, что первые дни войны немцы будут только чесаться и потягиваться, слегка пошаливая на границе, прежде чем перейдут в решительное наступление вроде блицкрига во Франции.
В связи с этим никакой необходимости вывода дивизий прикрытия на боевые позиции заранее, до начала боевых действий, они не видели. И соответственно, ничего этого в своих планах не предусматривали! Первые атаки мелких групп противника предполагалось отбить силами погранотрядов и поддерживающих их мобильных отрядов дивизий прикрытия. Главные же силы приграничных дивизий в готовности к немедленному выступлению должны были находиться в полевых лагерях, располагавшихся в 10-30 километрах от границы. Такая система боеготовности за предшествующие годы превратилась в догму и совершенно устраивала практически все командование вплоть до утра 22 июня.
Исходя из этого, Жуков (как он пишет в мемуарах) вместе с наркомом просто не могли требовать от Сталина вывести заранее дивизии прикрытия на боевые позиции. Они сами не видели в этом нужды. И то, что пишет Жуков — будто он с Тимошенко требовал от Сталина срочно сделать это еще 12 (!) июня — банальное вранье. Не мог Жуков требовать действий, необходимости которых сам не видел, и даже не догадывался, что она может возникнуть! (Тем более — еще 12 июня.)
Наоборот — и это не парадокс, а естественный момент — многих командиров при угрозе развязывания против СССР войны на два фронта из-за их неосторожных действий, надо было самих чуть ли не силой заставлять это делать. О подаче официальной команды до нападения немцев «Ввести в действие план прикрытия 1941 года» и требование мобилизации в исполнении Жукова и Василевского я вообще не говорю — это полный бред.
Однако будет ошибкой считать вышесказанное отрицанием того, будто Жуков и Тимошенко вообще не хотели приводить в боеготовность первый эшелон войск прикрытия до начала войны (тем более, из опасения вызвать неприятности на свою голову). Но надо понимать следующий важный момент. К 18 июня войска прикрытия, за исключением работающих в полосе предполья батальонов и отрядов поддержки пограничников, были фактически небоеготовы. Большая часть их полевой, зенитной и противотанковой артиллерии, спецподразделения и масса отдельных команд находились на различных полигонах и сборах вдали от полевых лагерей дивизий. Чтобы собрать их в одном месте, как готовое к выходу на позиции соединение, требовалось до полутора-двух суток.
«Привести в боеготовность приграничные дивизии» по взглядам командования — это не вывести их на боевые позиции по плану прикрытия, а сосредоточить в полевых лагерях в готовности к немедленному выходу на позиции или сборный пункт. На тот момент это был твердый постулат, прочно сидевший в головах комсостава.
Подведем итог сказанному. Учитывая вышеизложенное, а именно:
что главнокомандование РККА не допускало мысли, что противник всю массу подвижных войск бросит на нас «в первый же день компактными группировками на всех стратегических направлениях «,
что по его расчетам война начнется не раньше 1 июля,
что в начале войны противник, по их мнению, будет действовать малыми силами,
что преждевременные и неосторожные перемещения войск у границы могут вызвать против СССР войну на два фронта с фатальными последствиями,
а также принимая во внимание известную мудрость, что подготовка и ведение войны — слишком ответственное дело, чтобы доверить его одним военным, выход дивизий на боевые позиции до начала войны мог выполняться не по их желанию или требованию, а исключительно вопреки им.
2. ТАК БЫЛО РАНЬШЕ
Однако командование Красной Армии можно понять. Весь опыт боевых действий в Европе и Азии за период 1938-1941 гг. свидетельствовал, что войнам и даже отдельным кампаниям предшествовали не только политическая напряженность, но и период вялотекущих боевых действий. Практически всегда этот этап бывал очень длительным. Причем некоторые конфликты, начавшись мелкими стычками на границе, хоть и сопровождались вводом в бой отдельных соединений и даже целых армий, но в полномасштабную войну не переросли.
Первый после Гражданской войны советско-японский вооруженный конфликт, известный как бои у озера Хасан, начался 12 июля 1938 года с пограничного спора. 29 июля он перерос в столкновения пограничников враждующих сторон. 31 июля японцы ввели в бой полевые войска. Всего с обеих сторон в сражении участвовали части четырех дивизий и бригад сухопутных войск, поддержанных авиацией. 12 августа стороны достигли соглашения о прекращении огня. Продлившись месяц, локальный конфликт так и не стал большой войной.
Следующим, уже более серьезным столкновением Японии с одной стороны, и союзных Монголии и СССР — с другой, стало сражение у реки Халхин-Гол на монгольско-манчжурской границе. Первые стычки японских пограничников с монгольскими начались в январе 1939 года. В середине мая в бои втянулись армейские подразделения Японии и МНР. С 22 мая в них стали участвовать подразделения советских войск. Разгораясь и затухая, наземные и воздушные бои с разной интенсивностью шли все лето. В июле развернулось большое сражение, в котором приняли участие армейские объединения: 1-я армейская группа советско-монгольских войск против 6-й японской армии. Решающее сражение, в котором сошлись 57000 советских и 55000 японских солдат и офицеров, началось 20 августа. 23 августа японская группировка была окружена и к началу сентября — ликвидирована.
Но, несмотря на большой масштаб и решительный характер сражений, на советско-японской (советско-манчжурской) границе боевых действий не велось. Потерпев поражение, Япония обратилась к Советскому правительству с просьбой о перемирии, и 16 сентября боевые действия прекратились. Таким образом, даже столь серьезный конфликт не привел к тотальной войне между Японией и СССР.
Но в те самые дни, когда сражение на Халхин-Голе подходило к концу, полномасштабная война разразилась в Европе. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу, а 3 сентября объявлением Францией и Великобританией войны Германии она превратилась в мировую. Однако эти события тоже произошли далеко не вдруг. За несколько месяцев до этого, 21 марта 1939г, Германия предъявила ультиматум Польше — согласиться на возвращение Германии города Данциг и постройку через польскую территорию немецкого шоссе и железной дороги. Поляки его отвергли, и Гитлер в одностороннем порядке разорвал польско-германский пакт о ненападении 1934 года. Начался длительный период дипломатической напряженности, тянувшийся свыше пяти месяцев. В двадцатых числах августа обе стороны приступили к скрытой мобилизации своих армий.
Утром 26 августа 1939 как минимум три подразделения вермахта вступили в бой с поляками. Одна группа численностью в 30 человек нарушила границу в полосе 10-й немецкой армии и была полностью уничтожена. Другая под командованием обер-лейтенанта Герцнера захватила на польской территории важный железнодорожный тоннель на Тешинском перевале. Поляки выбили немцев с перевала, но едва вернув себе тоннель, тут же его взорвали. {14} И третье подразделение немцев нарушило польскую границу со стороны Восточной Пруссии. Потеряв в бою командира, немцы отошли назад. {15}
Не будем разбирать причины тех инцидентов. Здесь важен сам факт, что боевые столкновения начались после длительной напряженности и за несколько дней до начала большой войны. После этого поляки открыто стали перебрасывать свои войска к границе, а 30 августа, за два дня до войны, польское правительство официально объявило всеобщую мобилизацию. 31 августа последовала получившая всемирную известность провокация в немецком приграничном городке Глейвиц. Группа переодетых в польскую военную форму эсэсовцев под командованием штурмбанфюрера А. Науйокса захватила немецкую радиостанцию. Немецкие провокаторы отправили в эфир обращение на польском языке к польскому народу с призывом уничтожать немцев в Польше. Но сами поляки обошлись без этих призывов, убив еще в первой половине дня 31 августа немецкого консула в Кракове. {16} А массовые репрессии против местных немцев начались в Польше еще 14 августа, перейдя с началом войны в открытую резню. Утром 1-го сентября германские армии с трех сторон двинулись на Польшу.
После быстрого разгрома Польши война на франко-германской границе, получившая название «странной», едва тлела в течение долгих восьми месяцев. Только 10 мая 1940 г немцы «внезапно» нанесли решающий удар. Сопротивление союзников, имевших полностью отмобилизованные и боеготовые армии, волею счастливого случая еще в январе 1940 получивших в свои руки немецкий план ведения войны, тем не менее полностью развалилось за 3-4 недели. Бельгия и Голландия капитулировали, разбитая английская экспедиционная армия, бросив тяжелое вооружение и технику, бежала на Британские острова. 22 июня 1940 года подписала акт о капитуляции Франция — та самая Франция, которая за четверть века до того четыре долгих года упорно сражалась с Германией и победила.
Не сразу началась и советско-финская война. После полугода бесплодных переговоров сторонам стало ясно, что миром дело не кончится. В октябре 1940 года финны начали мобилизацию своей армии. Но прошел октябрь, заканчивался ноябрь, а война не начиналась. Держать в бездействии долгий срок отмобилизованную армию для небольшой страны весьма накладно, и руководство Финляндии решило подтолкнуть события. 26 ноября в районе приграничного поселка Майнила на Карельском перешейке подразделение 68-го стрелкового полка 70-й стрелковой дивизии было обстреляно артиллерийским огнем с финской стороны. 29 ноября Советское правительство прервало дипломатические отношения с Финляндией, 30 ноября части Красной Армии перешли финскую границу.
Таким образом, схема завязки всех войн и локальных конфликтов в 1938-40 гг. была практически одинаковой: сначала период политической напряженности со взаимными претензиями, затем вооруженные стычки и провокации, и только потом — военная кампания с последним ударом. Руководство Красной Армии было прямым участником либо свидетелем тех конфликтов. Поэтому не удивительно, что они заложили себе в головы, а оттуда — в оперативные планы представления о размазанном и вялом начальном периоде войны.
Правда, когда немцы в конце концов наносили решающий удар, то делали это сразу и всеми наличными силами. Но и здесь в оправдание советского командования надо сказать, что вплоть до 10 июня, до начала переброски к границе ударной силы вермахта — танковых и моторизованных дивизий — наши планы прикрытия были вполне реальными. Невыполнимыми они стали за неделю до войны, когда силы Вермахта у границы превратились в компактные группировки, достаточные для разгрома разбросанных на огромных пространствах сил прикрытия Красной Армии. А перестроить за несколько дней такую махину, как образ мышления и представление генералитета РККА о характере начала войны, да еще переделав военные планы — практически невозможно. Для этого прежде всего надо было понимать, что их следует переделывать.
Правда, был важный момент, который мог насторожить и направить в нужном направлении ход мыслей Генштаба и командования округов. Надо было уловить момент, когда механизированные войска противника начали выдвигаться в выжидательные районы. Кроме того, танковые дивизии и корпуса вермахта применялись не по отдельности, а в составе танковых групп. Наличие в определенных местах танковых групп — верное свидетельство, что здесь будет главный удар, а германское наступление — дело ближайших дней. Без них успешное наступление, тем более против СССР, невозможно. Но военная разведка, Генеральный штаб и командование западных округов наличие у границ всех четырех танковых групп упустили. Поэтому тревога о возможности внезапного нападения немцев и необходимости скорейшего приведения войск в боевую готовность исходила не от командования Красной Армии.
3. ВРЕМЯ ПРИШЛО
Итак, 12 июня начался ввод в действие Плана прикрытия. На первом этапе выдвигали к своим позициям вторые эшелоны округов и первую волну дивизий прикрытия. Но к 18 июня обстановка на границе радикально изменилась.
Еще 10 июня 1941г. Гитлер окончательно подтвердил день Х — дату нападения на СССР. 14 июня в Берлине он провел последнее крупное совещание высшего командования вермахта перед началом операции «Барбаросса». Участвовали командующие армий и групп армий Восточного фронта, окончательно уточнившие свои задачи и получившие напутствие фюрера перед крестовым походом на Восток. {17}18 июня из выжидательных районов начали выдвигаться на исходные позиции для наступления пехотные дивизии Вермахта.основном правильно определила число соединений немецких войск у наших границ, т.е. го наблюдения войск прикры
РЕКЛАМА
Считая свою систему кодирования абсолютно надежной, немцы при передаче оперативных директив широко использовали радиосвязь. Сообщения предварительно кодировались с помощью специальной шифровальной машинки «Энигма». Для каждого вида вооруженных сил Германии — ВВС, флота и сухопутных войск — существовала своя модификация этого сложнейшего устройства со своим отдельным кодом.
Однако английским криптографам удалось «взломать» шифры «Энигм», использовавшихся в сухопутных войсках и авиации. Этим занималась специальная группа из Правительственной криптографической школы в поместье Блэтчли-Парк графства Букингемпшир. С начала апреля 1940 года и далее, с некоторыми перерывами, англичане читали большинство радиосообщений высшего командования Вермахта. Когда в мае 1940 г. немцы перешли в наступление на Западе, для союзников это не стало неожиданностью. В течение почти всей кратковременной кампании во Франции их криптоаналитики регулярно снабжали свое командование перехватами немецких директив:
«В ходе сражений во Франции английские дешифровщики с честью выдержали свой первый экзамен. В поле зрения англичан оказалось связующее звено между Гитлером и высшими штабами вооруженных сил Германии. Примерно тогда же стал вырисовываться характер радиопередач, которые шифровались с помощью «Энигмы». Выяснилось, что у немцев существовало правило, согласно которому все командующие армиями и группами армий должны были ежедневно представлять свои донесения об обстановке главному командованию сухопутных войск или верховному командованию… они позволяли английским командующим на фронтах проверять имевшиеся сведения, а премьер-министру и начальникам штабов в Лондоне — оценивать общую обстановку». {18}
У союзников было то, о чем только может мечтать любой командующий. Что, однако, англо-французам нисколько не помогло.
С середины 30-х годов в Англии начала работать группа советских разведчиков, впоследствии ставшая известной как «кембриджская пятерка». Довольно быстро они смогли получить доступ к высшим секретам британского правительства, включая дешифрованные материалы из Блэтчли парка. Пика своей информированности о планах немцев они достигли в 1942 году, когда одного из членов пятерки, Д. Кернкросса, перевели в это сверхсекретное заведение для наблюдения за расшифровкой материалов «Энигмы», назначив редактором этих материалов (нашли, однако, британцы, кого назначить!). И Кернкросс, без всякой иронии, первый экземпляр прочитанных директив направлял Черчиллю, а копию — Сталину. А если дело было срочным — то и наоборот.
И хотя к началу войны они еще не достигли того уникального положения, сложившегося спустя несколько месяцев, тем не менее, именно к июню 1941 они получили доступ к части материалов из центра дешифровки. Поэтому в июне членам пятерки тоже было чем похвастаться. Вот краткий список источников, которыми пользовался всего один из пятерых товарищей — Антони Блант (к слову, служивший в контрразведке МИ-5):
«Данные, на основе которых он строил свои выводы, были очень солидными и надежными — из американского и других посольств в Лондоне; немецкие данные, в частности донесения некоего Пауля Туммеля, служившего в абвере и работавшего на английскую разведку; материалы, поступавшие из центра в Блетчли-парк, где расшифровывались перехваченные немецкие радиотелеграммы». {19}
Кстати, этот факт проясняет, почему миссию Д. Вайнанта 20 июня 1941 провели именно в том виде, как она описана в первой главе. Поскольку британская контрразведка имела в американском посольстве в Лондоне свои «уши», то Ф. Рузвельту из Москвы, видимо, дали понять, что обычным порядком их общий ультиматум Черчиллю передавать нельзя. Поэтому послание Черчиллю устно передал личный доверенный посланник президента.
В мае 41-го англичане стали перехватывать приказы о перемещениях немецких сухопутных и военно-воздушных сил к советским границам:
«Перед глазами английских дешифровальщиков замелькали знакомые по битве за Францию фамилии немецких военачальников, которые сосредоточивали свои армии, танковые дивизии и эскадрильи вдоль советской границы». {20}
Некоторые их этих материалов через разведчиков «пятерки» наверняка могли попасть в Москву, хотя быстро их туда доставлять мешали два момента.
Во-первых, доступ к материалам у «пятерки» был пока еще эпизодическим. Во-вторых, к июню 1941 года основные боевые действия англичане вели на море. Но в тот момент у них еще были серьезные проблемы с дешифровкой сообщений военно-морской «Энигмы». И основные усилия англичане сосредоточили по прочтению зашифрованных ею сообщений. Ввиду ограниченности группы Блэчли-Парка сообщения вермахта, тем более для Восточной Европы, как менее важные, расшифровывались и переводились выборочно. Следует также добавить сюда потери времени на дешифровку, получение информации разведчиком и пересылку ее в Москву. Отсюда советские руководители даже с помощью англичан подробной картины обстановки не имели, но в общих чертах намерения гитлеровского командования и силы немцев в Москве уже могли знать!
То есть данные о том, что немцы начнут войну в ближайшие дни, а не в начале июля, руководство СССР могло получить уже из одного этого источника.
Обладая такой информацией, к 17 июня политическое руководство в Москве пришло к решению, что пришло время начинать второй этап Плана прикрытия. Что такое решение принимал Сталин, здесь уже говорилось. Стоит только напомнить, что во-первых, выводить на боевые позиции приграничные дивизии можно было только с его разрешения. Во-вторых, такое решение шло вразрез с выводами наркомата обороны, что для войны с СССР немцы должны сосредоточить 180 дивизий, из которых на тот момент, как они считали, у наших границ еще не хватало целой трети. Очевидно, именно к тому времени в Кремле новые сведения о намерениях Гитлера наконец-то превысили мнение и силу аргументов Генштаба за то, что война начнется не ранее 1 июля.
4. ГЛЯЙВИЦ НАОБОРОТ: ПРИКРЫТИЕ ВТОРОГО ЭТАПА ПЛАНА ПРИКРЫТИЯ
Полковой комиссар М. И. Бурцев встретил войну на посту начальника Отдела спецпропаганды Главного политического управления Красной Армии. Из множества событий последней предвоенной недели он вспомнил только о двух, которые были, так сказать, по его профилю. Как политработник, обойти Заявление ТАСС от 14 июня и сопровождающие его обстоятельства Бурцев просто не мог. Но вспоминая события последних двух мирных дней, он мельком упомянул еще один, очень странный эпизод:
«…в памяти ожили сообщения иностранной печати о критической обстановке на советской границе: «Имели место вооруженные столкновения немецких и советских войск…». Еще вчера, знакомясь с обзором иностранной печати, я подумал: «Ложь, провокация… » А сейчас…». {21}
О чем это говорит Бурцев? Что за вооруженные столкновения германских войск с советскими перед самой войной? Такие сообщения просто так не появляются, и Бурцев тоже вспомнил о них не случайно.
Заявление ТАСС от 14 июня получило широчайшую известность и активно обсуждалось мировой прессой. Оно стало очень неприятным сюрпризом для Гитлера с Геббельсом, и последний в своем дневнике с досадой это зафиксировал это, отметив сильный эффект Заявления. Геббельс тогда верно схватил одну из главных его идей, что до сих пор не поняли многие историки: оно возлагало вину за развязывание войны на Германию. Правда, тот момент, что Заявление прикрывало развертывание советских войск, не понял и сам Геббельс.
Руководители Германии официально не отреагировали на заявление, хотя это сильно било по их имиджу. Международной публике становилось все более очевидно, что в близящейся германо-советской войне агрессорами будут немцы.
На фронте пропаганды немцы ушли в глухую оборону. Сохраняли молчание по поводу советского Заявления даже те их официальные лица, которым это было просто невозможно — чиновники по связям с зарубежной прессой германских министерств иностранных дел и пропаганды. Вот тут им пришлось совсем несладко. Репортеры буквально не слезали с них, особенно (случайно ли?) тут старались американцы. {22}
Но время шло, процесс ввода боеготовности захватывал советские войска все ближе и ближе к границе. В такой ситуации прикрываться дальше тем Заявлением становилось уже затруднительно, поэтому следовало принять дополнительные меры педосторожности.
17 июня Сталин в числе прочих принимал у себя руководителей НКГБ-НКВД. Отзвуком этого совещания потом стала вынесенная на дезинформационном сообщении «Старшины» известная резолюция, где Сталин послал его по матушке. Но это мелочь, которую непомерно раздули, причем совершенно не поняв ее смысла, а главным там было совсем другое.
Несколько приоткрыл завесу над ним один из руководителей НКГБ-НКВД П.А. Судоплатов:
«В тот день, когда Фитин вернулся из Кремля, Берия, вызвав меня к себе, отдал приказ об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении.
Она должна была осуществлять разведывательно-диверсионные акции в случае войны. В данный момент нашим первым заданием было создание ударной группы из числа опытных диверсантов, способных противостоять любой попытке использовать провокационные инциденты на границе как предлог для начала войны. Берия подчеркнул, что наша задача — не дать немецким провокаторам возможности провести акции, подобные той, что была организована против Польши в 1939 году, когда они захватили радиостанцию в Гляйвице на территории Германии». {23}
Но Судоплатов как «разоблачитель культа личности» малодушно умолчал, почему операция началась именно в эти дни, а не раньше. Ведь предотвратить повторение Гляйвица против СССР полезно всегда, в любой момент. Тогда почему такую задачу ему поставили не раньше, а только перед самой войной (в которую, как утверждают, Сталин не верил) — 17 июня?
Чуть позже момент, о котором умолчал Судоплатов, мы рассмотрим очень подробно.А сейчас следует заметить, что предотвратить новый Гляйвиц — это хоть и хорошо, но это всего лишь оборона. А что если применить эту идею против ее авторов — немцев, ударив по ним подобным радиосообщением со своей территории?
И 19 июня 1941 западные газеты запестрели новыми сенсационными сообщениями — о нападении в ночь на 19 июня германских войск на советские населенные пункты у границы:
«ФРАНЦУЗСКОЕ СООБЩЕНИЕ О НАПАДЕНИИ ГЕРМАНИИ НА СССР
ВИШИ, 19 июня (ТАСС). Корреспондент ТАСС в ВИШИ сообщает, что сегодня утром французская служба радиоперехватов начала распространять, со ссылкой на сообщения Рейтер, слухи о том, что 19 июня германские войска якобы напали на советскую границу в пятнадцати пунктах. Эти слухи распространяются также среди французских журналистов». {24}
«СООБЩЕНИЯ АНГЛИЙСКОЙ ПЕЧАТИ
РЕКЛАМА
ЛОНДОН, 19 июня (ТАСС). Английские газеты помещают на первой странице сообщение корреспондента радиовещательной компании «Колумбия» Бардетта из Анкары, в которой говорится, что германские войска начали наступление на СССР в 15 пунктах советской границы. Помещено также сообщение из Швейцарии, ссылающееся на информацию из Хельсинки о том, что советские пограничники взорвали мосты, имеющие стратегическое значение, чтобы помешать наступлению на СССР». {25}
А через два дня шведские газеты сообщили, откуда раньше всего пошли слухи о нападении немцев на СССР:
«СТОКГОЛЬМ, 21 июня, _ТАСС). На первой странице под огромными заголовками «Афтонбладет» опубликовала вчера следующее сообщение информационного бюро Бульс из Лондона:
В ночь на 19 июня тбилисская радиостанция несколько раз передавала сообщение о нападении на русский город Каменец-Подольск. Диктор, говорящий по-грузински, заявил, что на бессарабской границе произошло столкновение между советскими пограничными войсками и передовыми отрядами некоей державы, делавшими попытку прорваться к Каменец-Подольску. К вечеру нападение было успешно отражено».
Тбилисское радио заявило далее, что немцы сконцентрировали механизированные дивизии и пехоту и большие воздушные соединения у границы в районе Черновиц и крупные военно-морские силы в районе Констанцы.
Почти истерическим тоном диктор обратился к Красной Армии с призывом «взяться за оружие». Советский Союз находится в смертельной опасности, заявил он, — Мы должны бороться за сохранение 20-летних социальных завоеваний». После этого он стал критиковать политику Москвы за уступчивость. «В Москве думают, — заявил он, — что можно спасти все путем малых уступок. Но в ходе переговоров приходится делать все большие уступки». {26}
Очевидно, эти слухи были очередной пропагандистской операцией обеспечения второго этапа Плана прикрытия — вывода на боевые позиции приграничных дивизий. Поскольку акция предназначалась для заграницы, то следовало исключить широкое распространение таких слухов среди населения СССР. Поэтому сообщение передали на грузинском языке и в ночное время. Конечно, за границей радиопередачи на грузинском языке слушают еще меньше, чем в СССР, но для того и работают агенты НКВД в зарубежных СМИ, чтобы подхватить и раздуть нужное сообщение.
Целью акции было предупредить возможные обвинения Советского Союза в подготовке к войне с Германией. Даже если немцы обнаружат выдвижение войск прикрытия, то такой ход вынуждал их оправдываться самим, вместо того чтобы публично обвинять СССР. Скажут немцы, что не нападали и, главное, не собираются напасть на СССР — очень хорошо. Значит, после развязывания ими войны миру еще ярче станет виден подлый и вероломный характер их агрессии. А это существенно облегчит задачу Сталину по привлечению на свою сторону нейтральной пока Америки и особенно ведущего коварную игру английского премьера Черчилля. Если немцы смолчат — тоже хорошо, еще до их нападения миру станет ясно, что агрессорами будут немцы. Ведь СССР уже 14 июня четко заявил, что он нападать на Германию не собирается и к войне с нею не готовится.
Расчет оказался верным. На этот раз немцев, по образному выражению Геббельса, удалось вытащить из норы — им пришлось оправдываться:
«АМЕРИКАНСКИЙ КОРРЕСПОНДЕНТ ОБ ОПРОВЕРЖЕНИИ ГЕРМАНСКИХ АВТОРИТЕТНЫХ КРУГОВ
СТАМБУЛ, 20июня (ТАСС). По сообщению стамбульского корреспондента агентства Юнайтед Пресс, согласно сведениям, полученным из Берлина, в Германских авторитетных кругах решительно опровергают распространяемые за границей сообщения о том, что началось германское вторжение в Советскую Россию. В этих кругах утверждают, что им ничего не известно по поводу циркулировавших здесь вчера слухов о пограничных столкновениях между германскими и советскими войсками». {27}
«ВОПРОСЫ ИНОСТРАННЫХ ЖУРНАЛИСТОВ НА ПРЕСС-КОНФЕРЕНЦИИ В БЕРЛИНЕ
БЕРЛИН, 20 июня, (ТАСС). Сегодня в министерстве пропаганды был задан вопрос: «Что могут сказать с германской стороны о сообщении тбилисского радио, что будто бы на румыно-советской границе произошли столкновения между германскими и советскими войсками?» С германской стороны в связи с этим заявили, что за последнее время на эту тему распускается очень много слухов и, по-видимому, это сообщение следует отнести к этой категории слухов.
На вопрос: «Что может сказать германская сторона о сообщении из Бухареста, что будто бы во время столкновения на румыно-советской границе между германскими и советскими частями в рукопашном бою было убито 4 германских солдата», — представитель министерства снова заявил, что это сообщение следует отнести к той же категории слухов». {28}
Однако и в этот раз немцы упорно не стали говорить, что не собираются нападать на СССР.
Под прикрытием этой акции на советской стороне начался второй этап ввода в действие плана прикрытия.
5. ДИРЕКТИВА ГЕНШТАБА ОТ 18 ИЮНЯ
Из всего комплекса приведения войск в боеготовность основное внимание всегда уделялось вопросу готовности приграничных дивизий. Причем хрущевцы внушили людям, что поскольку Сталина якобы не верил в нападение Гитлера, то и не разрешил выводить эти дивизии на позиции по плану прикрытия.
Как сказано выше, официально вводить план прикрытия заблаговременно (до боевых действий) прямым путем, предусмотренным директивами наркома обороны, было невозможно. Поэтому его вводили поэтапно, отдельными приказами, без разъяснения войскам, что таким способом вводится в действие план прикрытия. Сначала 12-13 июня НКО приказал вторым эшелонам округов выйти на определенные этим планом позиции под видом учений и подвижных лагерных сборов.
Но при этом в директивах для округам уже были кратко указаны и задачи приграничным дивизиям, и эти задачи на тот момент ставились одинаково, почти слово в слово:
«Приграничные дивизии оставить на месте, имея в виду, что вывод их к госгранице, в случае необходимости, может быть произведен только по моему особому приказу». {29}
К слову, эта фраза означает, что на тот момент вопрос о возможности вывода на позиции приграничных дивизий до начала боевых действий принципиально был уже разрешен. Ведь при нападении врага эти дивизии будут выведены на позиции в любом случае, следовательно «в случае необходимости» означало совсем другое.
Но 13 июня такой необходимости еще не было. Проведение такой операции следовало ожидать где-то ближе к 1 июля, когда наркомат обороны предполагал нападение Германии. Но вскоре все существенно изменилось.
После разгрома Западного фронта часть его руководства была арестована и после трехнедельного следствия осуждена военной коллегией Верховного Суда СССР. 22 июля на процессе бывший начальник связи фронта генерал-майор А. Т. Григорьев показал:
«Выезжая из Минска, мне командир полка связи доложил, что отдел химвойск не разрешил ему взять боевые противогазы из НЗ. Артотдел округа не разрешил ему взять патроны из НЗ, и полк имеет только караульную норму — по 15 штук патронов на бойца, а обозно-вещевой отдел не разрешил взять из НЗ полевые кухни. Таким образом, даже днем 18 июня довольствующие отделы штаба не были ориентированы, что война близка… И после телеграммы начальника Генерального штаба от 18 июня войска округа не были приведены в боевую готовность». {30}
В том процессе генерал Григорьев был подсудимым, но в данном исследовании он выступил в качестве важнейшего свидетеля. Григорьев сказал то, что после него вслух никто из военачальников не говорил: о телеграмме начальника Генштаба от 18 июня, по которой войска следовало привести в боеготовность в связи с надвигающейся войной.
18 июня пришло время особого приказа, о котором 13 июня говорил Тимошенко в директивах западным округам. Приказ от 18 июня (точнее назвать его директивой) предписывал вывести дивизии прикрытия на свои позиции у границы. Это был последний крупный шаг по приведению войск округов в боевую готовность.
Если такая директива была, то войска должны ее выполнить. Давайте посмотрим, как ее выполняли, и начнем с Прибалтийского Особого военного округа.
6. 18 ИЮНЯ В ПРИБОВО
Войска ПрибОВО обороняли морское побережье и сухопутную границу СССР от Моонзундских островов до литовского городка Капчямиестис. Боевой состав ПрибОВО на 22 июня 1941 года представлен в таблице 5. {31}
Таблица 5
Непосредственно границу прикрывали части девяти стрелковых дивизий: 10, 90, 125 и 48-й из состава восьмой армии, и 5, 33, 126, 128 и 188-й — из одиннадцатой армии. Кроме того, 3-я отдельная стрелковая бригада 27-й армии защищала Моонзундские острова, а 67-я стрелковая дивизия той же армии прикрывала побережье Балтийского моря от Лиепаи до Рижского залива.
Выполняя перед самой войной приказ по приведению своих войск в боеготовность, командование ПрибОВО при этом нарушило строгий режим скрытности. Такая оплошность привела к тому, что в архивах остался доступный рядовым исследователям довольно приличный объем документов периода 18-21 июня 1941, которым мы отчасти здесь и воспользуемся.
8 АРМИЯ
РЕКЛАМА
10-й стрелковый корпус
10-я стрелковая дивизия 10-го стрелкового корпуса находилась на правом фланге 8-й армии и обороняла границу на протяжении 80 км, начиная от Балтийского моря. До середины июня у границы, как и в других войсках прикрытия, находились только отдельные подразделения, строившие оборонительные сооружения в полосе предполья Тельшяйского УРа. Главные силы дивизии дислоцировались в 40-60 км от границы, т.е. в одном-двух суточных переходах от нее. В январе 1941 г. начальник штаба 8-й армии генерал-майор Ларионов докладывал командованию ПрибОВО:
«Существующая дислокация 10-й и 125-й стрелковых дивизий не отвечает требованиям занятия обороны, потребуется от суток до двух». {32}
Перед самой войной этот недостаток устранили. Как вспомнил командир дивизии генерал Фадеев, по приказу командира корпуса 10-я стрелковая заняла рубеж обороны в своем районе прикрытия за три дня до войны:
«19 июня 1941 года было получено распоряжение от командира 10-го стрелкового корпуса генерал-майора И. Ф. Николаева о приведении дивизии в боевую готовность. Все части были немедленно выведены в районы обороны, заняли дзоты и огневые позиции артиллерии. С рассветом командиры полков, батальонов и рот на местности уточнили боевые задачи согласно ранее разработанному плану и довели их до командиров взводов и отделений.
В целях сокрытия проводимых на границе мероприятий производились обычные оборонные работы, а часть личного состава маскировалась внутри оборонительных сооружений, находясь в полной боевой готовности». {33}
В истории боевого пути дивизии, написанной уже после войны, события последних предвоенных дней изложены так:
«За 5 дней до нападения Германии штаб дивизии из Плунге переместился ближе к границе в лес вост. м.Кулей…
17 июня 1941г. командиром дивизии был издан приказ — всем частям занять свои рубежи по Госгранице и быть в боевой готовности. К 10.00 19 июня 1941г. все части дивизии и управление дивизии уже полностью были на своих местах. С этого момента от мирной боевой учебы части дивизии перешли к новому периоду — армейской жизни…. Так продолжалось 4 дня, и вечером 21 июня 1941г. были получены данные разведки, что на участке 62 СП немецкое командование сосредоточило целое соединение с танками, артиллерией, минометами и мотоциклами, такие же донесения были получены и от других полков дивизии.
21 июня 1941г. командиром дивизии был дан приказ о приведении в полную боевую готовность всех частей дивизии.
К 24.00 21.6.41г. полки дивизии с приданными им частями в полной боевой готовности находились в следующем расположении…» {34}
Как видно, даты получения приказа немного отличаются (кто-то из очевидцев их перепутал). Но главное в том, что по приказу командования 10-я стрелковая дивизия к утру 19 июня заняла боевые позиции на своем участке прикрытия.
90-я стрелковая дивизия этого корпуса с 17 мая находилась в летних лагерях в районе литовского города Таураге. 18 июня дивизия также получила приказ — занять свой район прикрытия по реке Юра (Поюра). {35}
Из документов 173-го стрелкового полка 90-й сд:
«19.6.41г. по боевой тревоге весь полк выдвинулся к немецкой границе. 2-й и 3-й стрелковые батальоны и полковая школа заняли оборону по р. Юра, 1-й с. б. оставался в районе ВАЙНУТАС. В таком положении полк застал 22 июня 1941г. — начало Отечественной войны». {36}
Из документов 286-го стрелкового полка той же дивизии:
«В ночь с 18 на 19.06.41г. полк был поднят по боевой тревоге и выведен в районы Кведарна — Паюрелис, где занял оборону по восточному берегу р.Юра. Все подразделения полка были приведены в полную боевую готовность, личный состав полка с нетерпением ожидал разрядки создавшейся атмосферы и все как один горели ненавистью к немецкому фашизму». {37}
Таким образом, получив 18 июня приказ, к утру 19 июня 10-й стрелковый корпус в полном составе занял боевые позиции по плану прикрытия.