Владимир Меньшов: «Часть «элиты», считающая себя средоточием «всего светлого» и не прошедшая проверку Крымом, маргинализируется»
Почему знаменитый кинорежиссер и сценарист готов стать доверенным лицом Путина, если ему поступит такое предложение.
Меньшов прекрасно сыграл председателя колхоза Семена Боброва в фильме «Человек на своем месте». Но и как режиссер оказался в кинематографе тоже полностью на своем месте. Фото: РИА Новости
Что происходит в России? Почему часть творческой интеллигенции и богемная «элита» выступают против своей страны? Почему наше телевидение в 100-летие революции пичкало зрителей низкопробными сериалами, а сцены театров заполонили голые тела?
На эти и другие вопросы в студии Радио «Комсомольской правды» ответил знаменитый кинорежиссер, сценарист и актер, обладатель «Оскара», народный артист России, лауреат Госпремии СССР Владимир Меньшов.
УГОЖДАТЬ НАЧАЛЬСТВУ НЕКРАСИВО
— Владимир Валентинович, десять лет назад Вы отказались вручать приз фильму «Сволочи», бросили конверт на пол и сказали: «Я надеялся, что пронесет — не пронесло. Вручать приз «За лучший фильм» этому фильму, достаточно подлому и позорящему мою страну, я попросил бы Памелу Андерсон. Я этого делать не буду. До свидания». И вы ушли. Почему?
— Этим фильмом возмутились ветераны, которые выступили сомкнутыми рядами и высказались на эту тему. Авторы начали говорить, что, мол, они сами сидели в таких лагерях или воспитывались и т.д…. Был автор Володя Кунин, с которым я даже приятельствовал в период его проживания в Советском Союзе. Он начал говорить, что сам в таком лагере для детей-камикадзе находился. Но их разоблачили и документами доказали, что не только таких лагерей не было – это само собой – но и не был в таком лагере ни Кунин, ни другие люди. События стали развиваться в такую сторону, что им даже стало опасно продолжать эту дискуссию — там уже начали выявляться документы совсем другого рода. И они отказались от этого. И вроде все уже было похерено, однако вдруг эта история всплыла на этом мероприятии, на которое меня позвали вручить главный приз. Я пришел, а оказалось, что среди главных призов вдруг замелькала эта картина. Она, вообще-то, не имела на это никакого права – картина была двухлетней давности. В итоге, когда я пошел за кулисы, то предупредил: если эта картина получит приз, я его не вручу. Чем перепугал организаторов. И когда мы открыли конверт, а там оказалось название этого фильма, я поступил так, как обещал. Это была провокационная какая-то история — по всем критериям этот фильм не должен был даже участвовать в этом конкурсе. Ее вытащили американцы, владельцы этого приза – это МТV было.
— Вы всколыхнули весь кинематографический мир и околокиношную тусовку этим поступком.
— Ко мне грязь не липнет – чем очень доволен, конечно. Я некоторое время испытывал некий подъем и эйфорию вокруг своего имени, к которой я не знал, как относиться, и не очень понимал, что уж такого случилось… Ну, раздули из этого некое событие. Оно 10 лет назад произошло, а вы начинаете разговор со мной с воспоминаний об этом.
— Так никто за эти 10 лет из людей искусства больше не сделал ничего похоже: не бросил конверт на пол, не сказал со сцены , что это пакость или гадость.
— Меня просто подвели к этому поступку. Если бы я заранее знал, что должен вручать, то просто бы по телефону отказался. А когда я пришел на событие, и меня оглоушили этим конвертом, пришлось вести себя соответственно обстоятельствам.
— Мне кажется, что, несмотря на свой облик мягкого человека, вы очень жесткий, и если занимаете какую-то позицию, то отстаиваете ее до конца. Вспомним 2011-й — председатель российского Оскаровского комитета Владимир Меньшов отказался подписывать заявку на представление на «Оскар» фильма Никиты Михалкова «Утомленные солнцем-2. Цитадель».
— Было такое дело. И тоже объяснимое. Я к членам комитета по «Оскару» обратился с небольшим спичем – ребята, вы сейчас уйдете, а мне выходить к журналистам и объяснять, по какой причине мы вручили приз картине, которая в прокате не имела ни малейшего намека на успех, не собрала и десятой доли от потраченных на нее денег. Заграничного проката у нее нет, премий не имеет тоже. А наряду с этим в том же конкурсе существовали две картины — «Елена», которая получила приз на Каннском фестивале, и «Фауст» Сокурова. По какой же причине мы выбрали фильм Михалкова? Они опустили глаза в стол и подавленно молчали… Из чего было понятно – а как мы можем своему начальнику отказать?
— А Вы смогли отказать начальнику?
— Это было так некрасиво, если говорить с эстетических даже позиций, не только с политических. Ну, ребята, давайте все-таки приличия соблюдать… Нет, приличия соблюдать они не хотели. И я тогда был вынужден сказать, что такой документ подписать не могу.
ДЕНЕГ НЕТ. НО МЫ ДЕРЖИМСЯ
— Вы потому так мало фильмов сами сняли, что не хотите «некрасивым» заниматься, а красивого немного?
— Вероятно, это у меня связано с тем, что я в профессии существую не на сто процентов. У меня есть и другие интересы. Пауза в 11 лет была связана с полным раскардашем в стране, связанным с перестройкой и со всем тем, что творилось, когда телевидение и газеты были интереснее искусства… Пока не созрело во мне желание отразить все это, как бы назвать поприличнее то, что происходило в стране… Пока не нашлась форма — а форма нашлась – фарс.
— «Ширли-мырли» был самый шикарный фарс нашего времени. А бесподобный Табаков в роли Суходрищева с этой гениальной репликой, что видел американского посла в Химках, торгующего деревянными членами. Вы же сейчас должны были сниматься в фильме Владимира Бортко «Убийство городов». Про творящееся сейчас на Донбассе. Но… фильм опять отложен?
— В первый раз отложили его. Мы готовились к съемкам где-то в июле, может, в августе. И события развивались благоприятно для фильма, потому что Владимир Владимирович Путин прочел адресованное ему послание по фильму. И он написал, я видел эту резолюцию – «Прошу посодействовать». Я думал, что это уже означает зеленый свет. Но денег для съемок так и не дали.
— Резолюция — залог того, что он будет финансироваться?
— Ну да. Мы все были уверены. И вдруг началось какое-то странное торможение. Может, не теми чернилами написал резолюцию…
Это же тоже во властных коридорах важно — какими словами сопровождалось… Не знаю, во всяком случае, пока Володя Бортко еще надеется, что эта картина получится. И я тоже хотел бы надеяться.
— А что вообще происходит? «Левиафану» государство деньги дает, «Матильде» дает. А Бортко, который снимает про Донбасс, про нашу боль, государство денег не дает.
— Вопрос не ко мне. Это надо адресовать в администрацию президента – по какой причине? Возможно, как Салтыков-Щедрин писал – «погодить надо» — если помните, Балалайкина история.
— Или как бы чижика не съесть, вспомним того же Михаила Евграфовича, — «от него «кровопролитиев ждали, а он чижика съел». Так ведь пока мы боимся чижика съесть, Украина снимает фильмы один за другим: сериал «Гвардия», про киборгов в донецком аэропорту сейчас сняли. А мы сидим…
— Не знаю, чем это вызвано. Тем более, что бросили большие деньги на производство фильмов к столетию Октября, которые в конечном счете, снижают уровень нашей революции и события этого мирового значения, — так сказать, тектонический сдвиг в сознании людей и общественной жизни мира. Мы вместо этого снимаем картины о Парвусе, персонаже, изобретенном Солженицыным, который практически никакого значения не имел.
— Который с Лениным ни разу в жизни не встречался.
— Там много чего есть, но то, что Парвуса сделали третьим человек или вторым после Ленина — это уже ни в какие ворота не лезет.
— А Троцкий? Вы говорите — тектонический сдвиг, а у нас в фильме тектонический сдвиг сводится к тому, что Ленин шантажирует Троцкого, придушив за шею и угрожая сбросить его с крыши.
— Я, к несчастью, пропустил этот интересный эпизод – они просто на крыше дрались?
— Не дрались. Там Ленин сказал ему – или ты будешь делать так, как я скажу (и так придушил его за шею), или я тебя сейчас сброшу отсюда…
— Даже не хочется обсуждать, как события идеологические, политические… Это же бескультурье…
ДУШУ В ГАДЖЕТ НЕ ВЛОЖИШЬ
— Люди собой меряют?
— Это Вы правильно сейчас сформулировали. Потому что это вопрос бескультурья человеческого, невежества. Эти люди уже по своим показателям вошли в такую возрастную категорию, когда они становятся учителями. И это уже серьезно. Они главные, потому что наше поколение уже отступило с этих позиций.
Мы сейчас набираем студентов и испытываем страх перед их невежеством. Да, они гораздо лучше меня обращаются с этими гаджетами, но поговорить с ними без гаджета не о чем. Если он чего не знает, говорит – сейчас, минуточку – и туда, за справкой лезет. Это какое-то такое поверхностное, мерцающее знание, которое не заложено в глубины души.
— Ум в гаджетах, душу туда не вложишь, получается, что она и не нужна?
— И самое страшное, что эти люди уже сейчас берутся за такие ответственнейшие, как нам в свое время казалось, темы. Если ты воплощаешь такие исторические события, как Октябрьская революция, ты должен быть к этому подготовлен. А оказывается – нет, не надо, что-то там написали, надо более-менее бойко все это передать. Моим учителем был Михаил Ильич Ромм, который снял замечательные два фильма о Ленине – но это же было подвигом, снять эти фильмы в свое время — в 1937 и 1939 году – «Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году». И к этому жизнь его подводила. К тому, чтобы снять такие картины. И он понимал, как к этому относился Щукин, кстати, величайшая его актерская работа – это Ленин в этих фильмах. Это оценили все и поняли. А в ноябрьские дни Лениных промелькнул десяток. Ни один не запомнился.
— А вам не кажется, что последние годы специально идет профанация профессионализма, чтобы убедить людей в том, что не надо учиться, не надо трудиться, не надо овладевать? Вы помните все эти шоу, которые у нас были – «звезды на льду», «звезды на ринге», что называется, не надо прилагать усилия — и так талант?
— Возможно. Хотя такие многоходовки человеку не подвластны, я думаю. До такой степени рассчитать, чего мы добьемся. Тут более простой механизм. Почему бы актеру не попробовать на льду? Получилось. Теперь где-то в танцах – получается. Теперь давайте на ринге – ну, на ринге получил парураз по морде, сказал: «Да ну вас к черту!» Но, тем не менее, и на ринге тоже сложилось. Какие еще варианты?
— Ну, еще есть вариант – как сказал на днях Дмитрий Дюжев: «Каждый раз я рискую, идя через огонь, разрывая грудь» и так далее. Что у нас произошло с творческой интеллигенцией? Я не представляю себе, чтобы Папанов, Миронов стали так оскорблять народ.
— Ну, не надо придавать такого значения, вырвалось у него.
— Это он на телевидении в Латвии высказал все русскому народу. А потом еще усугубил. Вы же с ним были на одной съемочной площадке в «Каникулах строгого режима».
— Хороший парень. Приятный. Он, кстати, мой земляк, астраханец. Поэтому я к нему испытываю двойную симпатию, но вот дурак в этой ситуации оказался. Ну, дурак.
— Так его же кинулись поддерживать.
— Кто?
— Павел Майков, с которым они в «Бригаде» снимались. Актер Панин Алексей. Известная Божена Рынска.
— Да бог с ними… Меня пугает, что это наступила новая реальность, в которой мы вдруг начали обсуждать муру полную. Ну, сказал, ну, какое-то раздражение… Он хороший парень, еще раз говорю. Ну, в минуту раздражения вырвалось, а тут же это подхватили. Гораздо важнее говорить о профессионализме.
ГОЛЫЕ НА СЦЕНЕ — ЭТО УНИЖЕНИЕ ПРОФЕССИИ
— Меня, например, очень мучает проблема в театре – избыточная режиссура, которая меня угнетает. И я просто отказываюсь ходить в театры. Потому что понимание себя режиссером как некого Демиурга, у которого актеры пешки, объекты приложения его сил, мне это кажется просто диким. И это обязательно взорвется. Я прихожу и вижу режиссуру, а актерам там негде прорваться. Не говоря уже про унизительные ситуации, в которых оказываются актеры, когда они вываливаются толпой в 20 человек голыми.
— И что тогда?
— Я глаза опускаю.
— А когда вываливаются 10 голых актрис, не опускаете?
— То же самое.
— А я — нет.
— Слушайте, если серьезно, я в эти моменты думаю – какая унизительная профессия, Боже мой! Я возвращаюсь к каким-то патриархальным взглядам на нее и на то, что действительно не напрасно нас хоронили за оградой кладбища в свое время. Ну что это — закончить институт и на сцену, а в институтах пока еще не учат ходить голыми по сцене.
— Отстали от жизни Владимир Валентинович, уже носок на член надевают.
— Ну, это они сами научились. Но они вот вступают в соревнование с этой парадигмой, царящей в театре. А принципиально это просто неверный подход к актерам, к театру, который мне уже осточертел до невозможности.
— А дело Кирилла Серебренникова? Вы, в отличие от многих коллег, не поддержали его в этом скандале.
— Ну там же не творческие вопросы. Всякие финансовые отчеты, там следствие должно разбираться. Сейчас и Костя Райкин грозит поднять общественность. Ну, ребята, совсем небожителями себя почувствовали? Так нельзя. Если берешь деньги у государства, надо отчитываться. Не следует подменять творчеством отчетность за деньги.
— Но ведь чуть ли не вся околокультурная богема их поддержала!
— Там на 95% мода, а не убеждения. Не берите в голову насчет строгих убеждений творческих людей. У них с убеждениями не так мощно. Они меняются, они внушаемы чрезвычайно.
КРЫМ ЧЕЙ? КОНЕЧНО, НАШ
— Мне кажется, корень их проблем заключается в том, что 86% населения они считают быдлом, а 14%, включая себя любимых, – элитой.
— Они не прошли проверку Крымом. Воссоединение с Крымом стало переломным моментом. И те, кто занял тогда жесткую позицию, что Крым не наш, грубо говоря, они сейчас испытывают большие сложности и трудности. Я это вижу на талантливых людях, которые вдруг оказались в изоляции, становятся маргинальными личностями. А они привыкли, что всю жизнь были передовыми, продвинутыми, за ними следовали. И вдруг – как только от них звучат слова «Крым не наш», — люди отходят от них.
— И они оказываются в пустоте. А сами они все более ужесточают риторику, потому что им уже не остается другого, и они скатываются уже к абсолютным маргиналам, становясь сами городскими сумасшедшими.
— У них есть своя, но очень ограниченная аудитория. Но это для них уже больно. Они не могут найти понимания у людей. Потому что они затронули в вопросе Крыма глубинные фундаментальные вещи, которые тоже не очень объяснимы логикой.
Сколько таких людей, которые были или считали себя властители дум? Конечно, не на том уровне, кого мы так называли – того же Тарковского, Шукшина – то был совсем другой масштаб. Но, тем не менее, ребята же привыкли, росли в ощущении, что они — средоточие всех светлых сил в этом обществе. И вдруг…
И даже лучшие представители этого коллектива диссидентского, неодиссидентов нашего общества, скатываются к маргинальному. И даже уходит талант. Я это вижу на примере Дмитрия Быкова – очень талантливый человек был, интересный. За ним было интересно следить. Если вы сейчас отслеживаете его публикации — падение резкое. Может быть, он мог бы и передумать, но не имеет права уже. Он уже взял это направление и должен следовать ему.
А их попытки выйти к людям обречены. Попробуйте сказать где в общественном месте, в метро, в троллейбусе «Крым не наш» — ей-Богу, побьют.
— Скоро 4 года как Крым наш. Владимир Валентинович, вы не поменяли свою точку зрения?
— Ее невозможно поменять.
— А как же санкции и все остальное?
— Все терпимо по сравнению с той несправедливостью, которая воцарилась 25 лет назад, когда Крым оказался не наш. Любые санкции надо выдерживать ради этого выбора, который мы сделали. Когда он был не наш, это была дикая несправедливость. Ну, когда он был украинским? Я ездил по Украине еще за 10 лет до этого Майдана и смотрел, и разговаривал с людьми, и видел, что Украина расколота по языку. Когда насаждался украинский язык не только на полуострове, но и на Донбассе, который всегда был исконно русским районом, а там профессоров заставляли читать лекции на украинском языке. Это происходило с первых дней, как отделились они от нас, сразу началась украинизация. И она происходила и в 1918 году таким же образом.
— Вы имеете в виду 100 лет назад?
— Все это описано у Михаила Афанасьевича Булгакова. Надо просто почитать, как они пытались по-украински разговаривать. И Петлюра, и русские, и все, все, все. Никто еще не владеет украинским так называемым языком, тем не менее, внедряют его активно.
И Одесса не украинский город – я много жил «в Одессе, пыльной», и знаю, что это не украинский город. И Харьков не украинский. Малороссийский, может быть.
— Разрыв между либеральной частью общества и остальными 86% может грозить каким-то расколом России, революцией?
— Это смешно, никакого раскола нет. И 85% нет, и 15% у либералов тоже нет. Я не доверяю социологии и этим опросам. Как поставишь вопрос, такой и получишь ответ. Это больше астрология, чем астрономия.
ЛИБЕРАЛЫ, ПУТИН И СПРАВЕДЛИВОСТЬ
— То есть, это схватки местного значения, до которых остальной России дела нет?
— Абсолютно нет. У Путина действительно громадный авторитет в стране, и, прежде всего, сейчас он поддерживается Крымом. А если начнет падать его рейтинг, я думаю, что у него в загашнике кое-что припасено. Например, он может переименовать Волгоград в Сталинград. И его рейтинг опять взлетит до небес.
— Как Вы чувствуете настроения в обществе-то? Это я насчет Сталинграда. Вроде не среди обычных людей обретаетесь, а настроения народа чувствуете.
— Может, поэтому и получаются картины, имеющие отклик у зрителей.
— А если Вам предложат стать доверенным лицом Путина на предстоящих выборах?
— Несомненно, соглашусь, поскольку я считаю, что альтернативы нет.
— А их, альтернативы потенциальные, выжигают там или действительно нет личностей ?
— Я не вижу. Может быть, так зачищено поле вокруг, но есть и другое. Политическая популярность складывается из двух вещей — из поступков и из удачи. А Путин — удачливый политик. Что он ни предпринимает, в конце концов, он выигрывает. Так складываются судьбы великих людей. Кто вначале принимал всерьез Наполеона, молодого мальчишку, из провинции приехавшего в Париж? Но, один, второй, третий поступок – и вокруг него образовывается уже толпа поклонников, соратников. И даже неудачи, полуудачи, типа египетского похода, уже не останавливают. Он возвращается и говорит – я вам оставил процветающую Францию, а что у вас здесь происходит? И все кричат – давай, давай Наполеон!
— Но кончил-то он плохо.
— Все мы в конце концов умираем. Когда-то была хорошая шутка в книжке «Физики шутят» — огурцы смертельно опасны, потому что все, кто ели огурцы, умерли. Нет в истории плохо кончающего… в данном случае плохо кончил Власов. Действительно, плохо кончил. Вот он попытался и ничего не получилось.
— Один австрийский «художник»-ефрейтор тоже.
— И его забывать нельзя, чтобы не повторилось. Его история заслуживает изучения.
— Путин сказал – я не ручаюсь за точность цитаты, но за точность смысла ручаюсь – тот, кто не сожалеет о развале СССР, у того нет сердца, но тот, кто считает, что СССР надо восстановить, у того нет ума. Как Вы считаете, что нам вообще надо делать? Что нам строить?
— Мы уже «испорчены» тем социализмом, пусть он был не самый правильный и не самый красивый, но он был у нас. Мы жили в гораздо более справедливом обществе, чем капиталистическое общество. Мы остались им недовольны, мы с ним расстались, но вернуться – это вряд ли.
Каждый раз, когда мы делаем шаги в сторону дикого капитализма, к которому некоторые из наших руководителей призывают – пусть выживает сильнейший – этот социал-дарвинизм не помещается в наших мозгах. Разумеется, у нас не капитализм. Это надо другие изобретать слова, понятия, для того, чтобы охарактеризовать наш общественный строй. Китайцы что-то нащупали свое между двумя общественными строями, и двигаются весьма успешно. Я думаю, что нам тоже надо куда-то в эту сторону смотреть. Думаю, что мы сейчас находимся в процессе нащупывания этого пути.
Сейчас у нас изобилие по сравнению с тем, что было. Не с Швецией, конечно, да еще с их системой соцзащиты, но изобилие. И мы выживаем достаточно неплохо. Может быть, слово «неплохо» не самое верное… Но я не понимаю, в чем выигрыш частной собственности перед социалистической. Не понимаю, по какой причине надо заводить себе этих олигархов, которые переводят деньги в конечном счете – это закономерность уже жесткая –за границу. Потом сами туда съезжают и сидят там с 10 яхтами и замками. Я не понимаю, в чем выигрыш этого общественного устройства. Но Владимир Владимирович настаивает именно на этом.