Кончину академика, заслуженно почитавшегося мировой величиной № 1 в сфере психиатрии, не сочли бы подозрительной, не сопутствуй ей целый ряд обстоятельств, нелепых с медицинской точки зрения.
Бехтерев, приехавший из Ленинграда на I Всесоюзный съезд невропатологов и психиатров, вечером 23 декабря с женой отправился в Большой театр на «Лебединое озеро». В антракте зашел в буфет, скушал две порции мороженого, со второго действия вернулся в квартиру профессора Сергея Благоволина, у которого остановился. И внезапно заболел: у него начался профузный понос. После кратковременного приступа острого желудочно-кишечного заболевания (так и оставшегося неизвестным!), несмотря на уколы, сделанные неким спешно приглашенным домашним врачом, академик стал терять сознание, его дыхание стало прерывистым, частота пульса резко упала и после короткой агонии он скончался.
Первые сомнения в «естественности» смерти были высказаны именно в кругу коллег Владимира Михайловича – высокопрофессиональных медиков дореволюционной школы, имевших за своими плечами огромный опыт и практику. Сначала их насторожила столь быстротечная и странная кончина ученого, обладавшего, как утверждали близко знавшие его, отменным здоровьем. Да и последние месяцы и дни жизни не показали каких-либо симптомов-предвестников, ухудшающих состояние здоровья Бехтерева. Но затем последовали совсем уж вопиющие странности, подробно описанные в исследовании историка медицины профессора Августа Шерешевского. По приказу наркома здравоохранения Николая Семашко для вскрытия тела были срочно вызваны не специалисты в области патологической анатомии или судебной медицины, а… психиатры! Впрочем, один известный патологоанатом при вскрытии все же присутствовал – будущий академик Алексей Абрикосов. Вскрытие произвели в условиях, мягко скажем, далёких от профессиональных – в той же квартире, где и скончался ученый. Впрочем, настоящим вскрытием это трудно назвать: психиатр Аристарх Ильин вскрыл только череп покойного. Беглый осмотр мозга не обнаружил никаких болезненных явлений в веществе мозга, оболочках и сосудах, сосуды мозга «не склерозированы, и развитие их на основании мозга… идеально правильное».
Но вскрытие уже собственно мозга – горизонтальными разрезами – Абрикосов не допустил, забрал его, залил формалином и на своей машине увез к себе в лабораторию. Никаких дальнейших исследований мозга Бехтерева реально так никогда и не произвели. Не было произведено и вскрытия собственно тела академика! Более того, в тот же день его спешно кремировали, хотя родственники Бехтерева были категорически против этого.
Стоит ли удивляться, что по «Москве медицинской» тут же поползли слухи о, предположительно, насильственной смерти академика? Слухам способствовали не только странные обстоятельства смерти, но и того, что ей предшествовало. Как оказалось, в те декабрьские дни 1927 года академик Бехтерев – крупнейший в мире врач-невропатолог и одновременно виднейший же психиатр своего времени – по просьбе Лечебно-санитарного управления Кремля консультировал генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина. Формально осмотр производился в связи с сухорукостью вождя партии.
Профессор Шерешевский, обобщивший весьма значительный ряд независимых свидетельств из разных источников, пришел к обоснованному выводу: факт осмотра Сталина 22 или 23 декабря 1927 года академиком Бехтеревым можно полагать в достаточной степени достоверным. Более того, подобный врачебный осмотр Сталина осуществлялся впервые. Это факты неоспоримые, а вот происходившее вокруг этого пока относится к области догадок и предположений. По одной из версий, тоже достаточно веской, такой специалист, как Бехтерев, не мог не обратить внимание на, скажем так, некоторые «аномальные личностные особенности своего пациента». Но вот с кем он успел поделиться своими наблюдениями (и успел ли!) – загадка. Равно как неизвестно, присутствовал ли при том осмотре еще кто-либо из врачей. Надо полагать, кто-то из личных медиков вождя непременно должен был там быть, да и сами наблюдения в той или иной форме тоже зафиксированы. Но как-то не верится в версию, что ученый, выйдя из сталинского кабинета в приемную, якобы бросил не совсем уж и медицинскую (с точки зрения диагностики) фразу: «обыкновенный параноик». И это, мол, тут же было доложено вождю, а тем же вечером произошло то, что произошло. По иной версии, Бехтерев произнес лишнее уже в президиуме съезда, вернувшись с осмотра: «Смотрел одного сухорукого параноика». Сомнительно, что Бехтерев, связанный врачебной этикой, вообще стал бы распространяться о своем пациенте. Впрочем, по ряду свидетельств, Бехтерев временами высказывался чрезмерно уж прямолинейно, даже резко и грубо, не всегда взвешивая последствия своих слов. Не исключено, что какую-то неосторожную фразу он мог и бросить после осмотра, а уж это могли так преподнести высшей инстанции, что…
Несомненно, Бехтерев – первый психиатр, проведший осмотр Сталина, потому лишь по одному этому факту уже становился носителем самой опасной информации – о состоянии здоровья вождя. Да еще и в очень сложный для Сталина период. Буквально только что завершился XV съезд ВКП(б), формально зафиксировавший разгром объединенной оппозиции Троцкого-Каменева-Зиновьева. Но это была лишь временная пауза: ситуация в Политбюро нестабильна, диктатуры одного лишь Сталина пока еще нет, он – уже Сталин, но пока не единоличный вождь, а один из… – уже первый, но – среди равных. То, что схватка в верхах за власть не закончена, подтвердил ее очередной виток, вспыхнувший в следующем году. На пути к власти уже единоличной Сталину, как и прежде, требовалось тщательно выверять каждый шаг и, по словам историка Олега Хлевнюка, «осторожничать, бить наверняка, скрывать свои намерения и маскировать действия». И уж, тем паче, нельзя было допустить утечки и тени информации о состоянии здоровья вождя! К тому же, практика решения такого рода дел уже была отработана. Так это или нет, доподлинно неведомо, но ведь опасный носитель информации, сделав свое дело, тотчас и ушел в небытие. Единственным же следом профессионально проведенной операции по устранению невольного секретоносителя, как это ни парадоксально, осталось, возможно, именно отсутствие формальных следов этой спецоперации. Что подмечено еще древними следователями, сформулировавшими принцип «ищи того, кому выгодно». А еще – очень показательно наличие – уже тогда! – такой общественной атмосферы, в каковой сей слух (опасный для любого распространителя!) распространился широко, обретя устойчивость и дожив до наших дней. Значит, пользовалась та версия доверием и сама атмосфера предполагала возможность такого, тем паче кое у кого уже имелась в наличии и соответствующая репутация…