Как Политбюро ЦК РКП(б) организовывало грядущую революцию в Германии
2 сентября 1923 года комиссия Политбюро ЦК РКП(б) одобрила тезисы секретного доклада члена Политбюро и председателя Исполкома Коминтерна (ИККИ) Григория Зиновьева «Грядущая германская революция и задачи РКП(б)», с которым ему предстояло выступить на ближайшем пленуме ЦК партии. Пленум прошёл 23 – 25 сентября, и его первый день целиком посвятили только вопросу о «германской революции». «В настоящее время уже совершенно выяснилось, что пролетарский переворот в Германии не только неизбежен, но уже совершенно близок – надвинулся вплотную», – уверенно обещал в своей секретной речи Зиновьев. Далее товарищи приступили к обсуждению, в какие сроки они будут делать революцию в Германии, какие ресурсы под это надо выделить, сколько оружия послать германским партайгеноссе и т. п. Впрочем, в реальные детали предстоящей спецоперации, собственно, на пленуме не входили, обсудив общую концепцию и стратегическую установку: берём курс на скорое вооружённое выступление и потому, товарищи, даём свободу Политбюро и его специальной комиссии, разрешив им делать всё что заблагорассудится. И вот затем, вспоминал Борис Бажанов, бывший помощник Сталина, «состоялось чрезвычайное заседание Политбюро, настолько секретное, что на него были созваны только члены Политбюро и я. Никто из членов ЦК на него допущен не был. Его провели для того, чтобы зафиксировать дату предстоящего переворота в Германии. Он был назначен на 9 ноября 1923 года». Но на бумаге это своё решение Политбюро предельно лапидарно зафиксировало лишь 4 октября 1923 года: «Пункт 3. Согласиться с комиссией в вопросе о назначении срока – 9 ноября с. г.».
20 октября 1923 года военная комиссия ЦК разработала план мобилизации Красной Армии на случай вооружённой помощи германскому пролетариату: на полном серьёзе запланировали поставить под ружьё аж 2,5 миллиона человек и сформировать под этот проект ещё 20 новых дивизий. По всей стране пошёл специальный отбор в армию людей, знавших немецкий язык, в срочном порядке в частях РККА организовали курсы по изучению немецкого языка, печатались топографические карты территорий, сопредельных с западной границей СССР.
Итак, революция должна состояться в Германии, но план её проведения вырабатывают в Кремле, детали операции – в штабах РККА и в ГПУ, дату тоже определяет Москва. Непосредственно организовывать путч должны тоже московские специалисты по диверсиям и террору, направленные в германскую спецкомандировку. Местным партайгеноссе доверили исключительно роль пушечного мяса. План переворота, по версии Бажанова, выглядел так: по случаю годовщины октябрьского переворота в России «рабочие массы должны были выйти на улицу на массовые манифестации. Красные сотни Уншлихта должны были провоцировать вооружённые конфликты с полицией, чтобы вызвать кровавые столкновения и репрессии, раздуть негодование рабочих масс и произвести общее рабочее восстание».
По заранее разработанному – в Москве – плану боевики всё того же Уншлихта «должны были занять важнейшие государственные учреждения, после чего из членов ЦК Германской компартии создавалось советское революционное правительство». Упомянутый Иосиф Уншлихт – товарищ серьёзный: входил в состав так называемой нелегальной комиссии Исполкома Коминтерна (также известна как Комиссия по нелегальной работе, или Постоянная нелегальная комиссия), а до 22 сентября 1923 года занимал «скромный» пост заместителя председателя ГПУ. В 1923 году он также стал членом Реввоенсовета (РВС) СССР и начальником снабжения РККА – это формально, реально – куратором военной разведки. Именно его считают инициатором так называемой активной разведки – это когда советские диверсионно-террористические отряды буквально затерроризировали приграничье Польши и Румынии.
Впрочем, организацией революции в Германии кремлёвские товарищи озаботились задолго до осени 1923 года. Ещё 21 января 1923 года в Москве было созвано совещание руководства Исполкома Коминтерна, ЦК РКП(б) и ЦК Германской компартии, на котором решили: пора организовать вооружённое восстание. Подогреваемые оптимистическими докладами «с мест», заинтересованные стороны «дозрели» к концу лета 1923 года. Непосредственное руководство «в поле» возложили на Карла Радека, потому тому пришлось сбрить бороду, остричь свои знаменитые кудри и с подложными документами тайно отправиться к месту будущих боёв. Разместился посланец Политбюро, как положено, в самом фешенебельном номере лучшей гостиницы Дрездена, куда к нему незамедлительно подселилась и его походно-полевая пассия – знаменитая революционная авантюристка Лариса Рейснер (на тот момент – жена Фёдора Раскольникова).
Впрочем, товарищи, командированные зажигать революцию, такие шалости могли себе позволить, поскольку в средствах были не стеснены: для финансирования «Германского Октября» из госбюджета СССР в сентябре 1923 года выделено 300 млн золотых рублей, но уже 4 октября постановлением Политбюро фонд финансирования «германской революции» увеличен до 500 млн золотых рублей! Фантастическая сумма. Другим материальным условием победы «германской революции» Политбюро ЦК РКП(б) сочло «русский хлеб», потому началась срочная переброска в Германию 10 млн пудов зернового хлеба, пшеницы и ржи – из голодающей-то Страны Советов!
Ну и, разумеется, оружие. Из-за отсутствия общей границы с Германией его прямые поставки были невозможны, потому хватались за самые экзотические варианты. Например, сообщает историк Александр Ватлин, в личном архиве Радека есть письмо некоего Паукова с предложением организовать переброску винтовок в Германию на советских подводных лодках! Автора идеи вызвали в Штаб морских сил РККА, и после доработки проект отправили в аппарат Троцкого, где его, к счастью, благополучно и утопили в бюрократической пучине. Тем не менее каналы доставки оружия всё же нашли – под видом дипломатического груза для советских полпредств. Тогда же в Германию хлынул нелегальный поток кадров из Москвы: аппаратчики ЦК с «революционным опытом», работники Коминтерна, сотрудники военной разведки и ИНО ГПУ, слушатели и выпускники спецфакультета Военной академии РККА. Посланцы Москвы закладывали тайники с оружием, формировали штурмовые отряды для КПГ, проводили их подготовку, составляли планы выступления.
Но всё вылилось в пшик: дорогостоящая подготовка оказалась сплошной «липой». Прежде всего «липовой» была сама Германская компартия: все посылаемые ею в Москву доклады о своей численности, о десятках тысяч вооружённых немецких пролетариев в боевых дружинах оказались сплошной фикцией. Эти дружины существовали лишь на бумаге, отпущенное же на них советское золото банальным образом было растрачено функционерами КПГ. Когда оружейный денежный фонд исчерпали, в наличии оказалась едва ли тысяча винтовок – все прочие средства успешно проели московские командированные и невероятно разбухший аппарат КПГ. Так, в Саксонии у коммунистов имелось лишь 700 винтовок, в Берлине – 360, а в Гамбурге – ни одной! Немалая часть средств, направленных Москвой на вооружение германских боевиков, и вовсе банально была расхищена, и к этому оказался причастен самый главный «оружейный» эмиссар Коминтерна – Август Кляйн (Гуральский). Впрочем, главная проблема оказалась в том, что германский пролетариат восставать не пожелал, никакой революционной ситуации в Германии не было и в помине…
