Киев меня встретил плотным туманом, повсеместным запахом гари, разбитыми дорогами и новостями о том, что еще семь заводов останавливают свою работу. Как оказалось впоследствии, туман – это смог, а запах гари – это выбросы с киевских ТЭЦ, в которых уже стали сжигать все, что ни попадя, потому как уголь с Донбасса к нам больше не везут, а своего хорошего угля, как «вдруг» оказалось, у нас нет.
Не знаю, смогу ли я передать то ощущение сюрреализма, которое так сильно накатило на меня? И ведь вот что удивительно. Ведь еще каких-то две недели назад я просыпался, включал новости, жарил себе яичницу и собирался по делам и ничего необычного уже не чувствовал. Уже более трех лет на Украине происходит одно и то же самое, и это «то же самое» стало нашей ежедневной нормой и перестало нас шокировать. Мы стали до такой степени бесчувственны к общественному идиотизму, что это совершенно не влияет на наше пищеварение и настроение. Как оказывается, идиотизм в государственном масштабе действует на наши души подобно анестетику. Мы перестали болеть от боли, причиняемой общественному организму. Мы нашли какой-то способ стать безразличными к этой боли, мы стали безразличны к судьбе нашего общего дома. Мы отвернулись. Спрятались. Перестали думать. Отказались совершать поступки. Отказались сопротивляться боли и согласились ждать. Мы просто согласились ждать и жить рядом с идиотами, под властью идиотов, вместе с идиотами.
По дороге к дому я заехал в магазин. Надо было купить продуктов. Список был длинный: молоко, зелень, хлеб, рыба, консервация, каши. Тетка на кассе встретила меня обычным вопросом: «Пакет нужен?».
— Нужен, ответил я, — выкладывая продукты на ленту транспортера перед кассой.
— Большой или маленький? – так же машинально и не глядя на меня спросила кассирша.
— Да, большой конечно. Вон сколько набрал, — сказал я и, почему-то, краем глаза стал всматриваться в эту женщину на кассе.
Это была не молодая уже женщина, лет, наверное, более пятидесяти, грузной комплекции и недовольного полного лица. Особый контраст составляло сочетание зеленого цвета униформы с ярко рыжими короткими и жидкими волосами головы.
Как только она закончила считывать штрих-коды с продуктов, она, в конце концов, подняла на меня свой взгляд. Причем, сделала это, не поднимая головы, одними глазами, так, что смотрела на меня поверх толстой оправы своих очков, выдвинув вперед нижнюю губу.
— Тысяча пятьсот тридцать семь гривен, — сказала она.
— Ого! – сказал я, и полез в портмоне за карточкой. Я действительно немного не рассчитал. Наличных у меня было не более тысячи гривен. – Если так дела пойдут и дальше, то пенсионеры скоро не смогут купить и туалетной бумаги в вашем магазине.
Женщина молча смотрела на меня, и я чувствовал, что ей не нравится то, что я говорю. Но я продолжил:
— А Вы знаете, что тринадцать миллионов пенсионеров в нашей стране получают пенсию меньше тысячи трехсот гривен?
— Не знаю. Да и неправда это. Мой муж, например, получает тысячу шестьсот гривен. Он военный пенсионер,- ответила женщина.
— Ого. Это, конечно же, существенная разница, — сказал я, не желая спорить, и хотел уже было совсем прекратить разговор, как вдруг чёрт дернул меня задать еще один вопрос. – А то, что к лету ожидается подорожание продуктов питания почти вдвое, Вы знаете?
— А когда они не дорожали? – спросила она меня в ответ.
— Так Вы что же, считаете это нормальным? – опять спросил я.
— А что Вы предлагаете? У нас война. Что Вы предлагаете?! – совсем раздраженно произнесла женщина на кассе, и подняла ко мне свое большое лицо.
— Я предлагаю прекратить войну, восстановить отношения с Россией, начать торговать, запустить фабрики и заводы, вернуть людей на рабочие места, и начать ремонтировать страну. Начать увеличивать пенсии и зарплаты, снижать цены на продукты и коммуналку, — ответил я ей.
Это было последнее, что я сказал. Женщина вдруг покраснела, поставила руки возле кассы так, что локти ее поднялись вверх, вся она немного приподнялась и тихим дрожащим голосом начала говорить:
— Россия?! Россия?! Хватит. Двадцать пять лет подачек. Двадцать пять лет рабства из-за этих подачек. Двадцать пять лет гнета и рабства. Хватит. Землю есть будем, а с Россией не будем никогда! – сказав это, она вдруг как-то осеклась, опустила руки, зыркнула по сторонам, и, обмякши, вновь опустилась за кассу и отвернула от меня свое красное лицо.
Я вышел из магазина, погрузил продукты в машину и поехал домой. Дорогой я все думал: кого же мне напоминает эта злая тетка на кассе? И понял: она напоминает мне мою сегодняшнюю Украину. Злую, обозленную даже на саму себя, и истово ненавидящую здравый смысл.
В этот день я решил больше ни с кем не разговаривать. Хватит с меня впечатлений.
Василий Волга