Совхоз имени Ленина — анахронизм не только по названию, но и по сути. Это 2000 гектаров золотой подмосковной земли, где вопреки всем законам рынка до сих пор реально ведется сельское хозяйство — с надоями, центнерами, удобрениями, плодопитомниками и даже социалистическим отношением к трудящимся. Директор и хозяин совхоза Павел Грудинин уверен, что так надо. При этом он пользуется репутацией человека, который всегда руководствуется здравым смыслом. Пообщавшись с ним, наш корреспондент пришла к выводу, что какой-то смысл в этом и правда есть
Блондинка в бежевом исподнем облизывает клубнику, кладет ее себе в лифчик, размазывает по лицу — в общем, делает все то, что полагается делать блондинкам в рекламе. Вдруг появляется бабка с ружьем и под лихую балканскую музыку прогоняет блондинку — оказывается, все это происходит на совхозном поле. Девушка ретируется, соблазнительно и беззащитно виляя задом. «Гламур для дур, витамины для народа», — чеканит бабка. «Совхоз имени Ленина — настоящая клубничка». Конец рекламы.
Этот ролик интересен даже не тем, что провокация обращена к самым глубоким пластам сознания обывателя — кто не хотел бы в той или иной форме пальнуть в зад гламурной дуре? — а тем, как эта идеология закольцовывается, кусает сама себя за хвост. Бабка стреляет в капитализм, в продажный мир безграничного потребления — а потом сама оказывается частью этого мира, рекламируя «другую клубничку».
— Российский бизнес — это на сорок процентов пиар, на сорок процентов джиар, на двадцать — собственно бизнес. В России, какой бы ты ни был Билл Гейтс, если правильно не пропиаришься, тебя сожрут. А если не сможешь выстроить отношения с властью, тебя посадят, — говорит директор Грудинин.
Вообще-то он абсолютно нормальный современный предприниматель, без всякого имени Ленина. Он высок, усат, смугл, разговаривает вкрадчиво и внешне слегка напоминает турка из сказки про жестоких янычар и властных султанов. Но колорит совхоза имени Ленина совсем не восточный. Поселок с его чебурашечно аккуратными улицами и клумбами, двумя памятниками Ленину, тракторами, овощебазой, жирными пластмассовыми клубничками вдоль дорог и не менее жирными социальными «витаминами» для всех жителей — такой же рекламный ролик, пропагандирующий капитализм с человеческим лицом, только не на экране, а в реале.
Грудинин — сам себе режиссер и сам себе продюсер, сам себе налоговая служба, депутат, законодатель и исполнитель — пытается выстроить здесь общество, которое в его представлении является идеальным: комбайны сюрреалистически убирают урожай на фоне многоэтажек, фруктовые соки, нектары и узвары льются рекой, машины ездят по правилам, дети выигрывают чемпионаты по волейболу и настольному теннису.
— У меня в детстве любимый мультик был — про лань, которая золото копытом выбивала, но если кто-то скажет «хватит», то все превращается в глину. А потом ее все-таки поймал богач и заставил работать на себя — она била, била, била, и в конце концов золота стало столько, что этот богач стал погибать: засыпала она его золотом. Он стал кричать «хватит», и все это превратилось в черепки.
Не нужно быть психоаналитиком, чтобы провести параллель: Золотая Антилопа — это совхоз имени Ленина с мегавостребованными землями прямо за МКАД. Все вокруг охотятся на эти земли, как на животное из Красной книги, все хотят извлечь из них сверхприбыли. А директор совхоза, как Маленький Братец, антилопу защищает и уважает, используя ее чудесные свойства в разумных пределах. И она за это отвечает ему безграничной преданностью — жители поселка называют директора исключительно Палниколаичем и расхваливают на каждом шагу:
— Вот посмотрите, они сделали из морковки крысу! А какую мышку из свеклы соорудили! — Пожилая директор местного ДК радуется как ребенок, глядя, как дети мастерят фигурки из овощей на празднике осени. — Это Палниколаич нам овощи дал, спасибо ему!
— В секции у нас одна проблема: детей мало, — говорит тренер по боксу, бывший мент. — Поселок-то маленький, а спортивных кружков много — и карате, и дзюдо, и футбол, и сколько всего еще! Спасибо, Палниколаич строит спортивный центр — там у нас будут специально оборудованные залы, скоро сюда из Москвы будут ездить.
Напрашиваюсь на банкет, где спортсмены отмечают юбилей тренера по волейболу. Втайне надеюсь, что они напьются и начнут отзываться о Палниколаиче критически. Они и правда напиваются, но не сдаются — даже в состоянии, близком к нокауту, продолжают стойко хвалить босса:
— Завтра мы будем тимуровцами: в семь утра пойдем на ярмарку, у нас в поселке картошка продается по семь рублей — поможем бабушкам мешки по квартирам разносить. Спасибо Палниколаичу, он нас к этому приучил.
Проникновение Палниколаича во все сферы жизни сперва вызывает параноидальное ощущение. Каждый день он обходит свои владения: поликлиника, детский сад, школа, строящиеся дома… Иногда два раза в день. Смотрит, как рабочие кладут плитку, правильно ли припаркованы машины в поселке:
— Люди ставят машины под дорожными знаками, говорят, что стоянка — слишком дорого, а гаражи — слишком далеко. И представляете, завелся в совхозе какой-то Робин Гуд, который с тех машин, которые неправильно паркуются, снимает номера! Он их бросает под машину, а дворник, который подчиняется мне, их находит. Куда он их несет? Правильно, ко мне в администрацию.
— И кто же этот Робин Гуд?
— Ну, не знаю. Приходит человек и говорит: слушайте, у меня номер сняли. Я ему: а что же вы машину на пешеходном переходе поставили? Провожу с ним беседу. Он: да это вы сняли номер! Я: чтоб я ходил с отверткой номера снимал? Вы посмотрите на меня, этого быть не может! Он: дайте посмотреть видеокамеры. А это другой вопрос, это частная видеокамера. Идите в милицию. Будете писать заявление — может, номер отдадут, а может, не отдадут. А вы, может, просто по-хорошему перестанете нарушать правила дорожного движения?
— Ну а вы сами-то не смотрели видеозапись?
— Да знаю я, кто снял номер. Не я, не я, честно. Но я знаю кто. Слушайте, я не должен, наверное, этим заниматься, но я занимаюсь. Я нарушаю закон, честно. Не я Робин Гуд. Зато в результате люди перестают нарушать правила дорожного движения.
Чем должно заниматься государство
Соки, нектары и узвары действительно очень вкусные. Но экономическое чудо имени Ленина объясняется не ими. Девять десятых территории совхоза — это поля, ферма, завод по переработке фруктов. А девять десятых прибыли — от операций с недвижимостью. Непригодные для сельского хозяйства земли рядом с МКАД сдаются в аренду, а на территории поселка ведется строительство многоэтажных домов, квартиры в которых продаются, а обслуживает их потом совхозная управляющая компания.
На эти деньги предприятие может позволить себе пахать землю, привозить из Голландии новые сорта клубники, предоставлять жилье трактористам и дояркам — в рассрочку и по себестоимости. Акциями совхоза владеют 40 сотрудников, но только 5–6 — крупные акционеры, главный из которых, разумеется, сам Грудинин.
— Сначала мы раздали акции всем 500 сотрудникам. Но количество акционеров нужно было ограничить, чтобы защититься от рейдеров. Поэтому, когда сотрудники уходили на пенсию, мы акции у них выкупали. Потом делали эмиссию и на ту же сумму выдавали премии. Каждый работник мог выбрать: купить на эти деньги акции или, например, холодильник. Большинство предпочитали холодильник. Это во всем мире так: когда «Фольксваген» акционировался, рабочие тоже получили акции и массово их продали. Но руководителей, специалистов я буквально заставлял покупать акции. Если честно, хотели немногие.
— Почему?
— У нас никто не получает дивиденды. Мы всю прибыль вкладываем в совхоз, в повышение зарплат и в социальную сферу. Представьте себе, что у меня половина акций. Прибыль совхоза — 400 миллионов рублей в год. Можно все это отправить на дивиденды — тогда мне достанется 200 миллионов. Даже если бы у меня была одна десятая, я все равно получу 20 миллионов. Никто не понимает, почему я этого не делаю.
— Неужели совсем-совсем ничего лично не получаете?
— Конечно получаю! Зарплату. Бонусы. У меня знаете какая зарплата? Вы обалдеете. В 2009 году я получил… выключите диктофон. Я выключаю, и Грудинин называет сумму, действительно сверхвысокую по меркам наемного работника, но достаточно скромную, если сравнивать с годовым доходом любого собственника крупного бизнеса. Так, горстка золотых монет из-под копыта антилопы.
— А вы никогда не хотели стать настоящим миллиардером?
— А я уже миллиардер. Просто Абрамович купил что-то за границей, а я владею совхозом.
— Ну и зачем вам совхоз? Все ваши соседи давно перевели сельскохозяйственные территории в землю под застройку и наслаждаются…
— Это стиль жизни. По большому счету мы берем на себя функции государства. Во всех странах мира оно берет деньги у бизнесменов через налоги и инвестирует в сельское хозяйство. Мы делаем то же самое — зарабатываем на чем-то другом и инвестируем в сельское хозяйство. Я ведь здесь вырос, меня знают с детского сада. Что, я должен был всех уволить и сказать дояркам: «Идите в горничные»? Ты дашь им денег — они эти деньги потратят. А потом придут к тебе и скажут: дай еще. Я был в Германии на одной ферме. Она производит картошку, чтобы из нее делать спирт. Который никому не нужен, потому что привезти некартофельный спирт гораздо дешевле и выгоднее. Но государство заинтересовано в том, чтобы человек не бросал эту землю. Как будто бы он зарабатывает — а на самом деле ему просто дают эти деньги. Вот и я точно так же.
— Вы правда социалист по убеждениям или это пиар?
— Я за социализм европейского образца, как в Швеции или Германии. Помните, что должно делать государство? Римляне говорили: учить, лечить и защищать. Все, больше ничего. У нас государство сказало: мы отвечаем за нефть, газ и за оборону, которую завалили. Лечить будет субъект Федерации. Учить будут муниципальные образования. Государство им только стандарты спускает. Поэтому мне приходится делать все самому. Мы построили поликлинику, отремонтировали детский сад. Есть ли в этом прагматический смысл? Конечно есть! У меня рабочие, которые хотят не только получать зарплату, но и учить и лечить своих детей. И я должен либо повысить им зарплату очень сильно, чтобы они могли себе позволить платную медицину, либо обеспечить доступность этого всего. Нельзя быть в России богатым, когда вокруг бедные. Тебя же первого и съедят.
О приватизации
В 1995 году президент Ельцин выпустил указ о реорганизации колхозов и совхозов. По этому указу бывшие сотрудники должны были получить по 3 гектара земли в собственность. Но в совхозе имени Ленина этого не произошло, потому что у Грудинина к тому моменту был хорошо поставлен не только пиар, но и джиар — отношения с властью:
— Я пришел к губернатору: что за ерунда, у нас уже давно акционирование идет, а тут какие-то паи… И он специальным постановлением у нас это отменил. Есть люди, которые до сих пор судятся: отдайте мне мои три гектара. Я им отвечаю: слушай, все в уставном капитале, у тебя есть акции. Ты можешь участвовать в эмиссии, можешь ходить на собрания. Но земля — неделимый капитал, извини, мы ее пашем.
Нина Владимировна Солодовникова — одна из тех, кто до сих пор судится с Грудининым за долевую собственность совхоза. Я долго искала человека, который готов критиковать Грудинина, и вот нашла. Нина Владимировна живет в частном доме в поселке Слобода. Дом она получила еще при прежнем, советском директоре, которого Грудинин в свое время вытеснил, уличив в незаконных махинациях с землей. Через дорогу коттедж самого Грудинина. Но с Ниной Владимировной они не здороваются и не общаются.
— Я его часто вижу — и в ДК, когда внучку на кружок вожу, и на улице. Раньше он хотя бы здоровался, а с тех пор как я перед выборами начала про него рассказывать все, что думаю, стал полностью меня игнорировать. А я всем честно говорю: он самодур, местный царек, под себя гребет, все здесь незаконно прихватизировал. А признает только тех, кто ему, как я говорю, одно место лижет. Как он делал из совхоза ЗАО, фактически частную лавочку, надо было видеть! К каждому свой подход нашел: и упрашивал, и шантажировал, и подписи подделывал, и пугал увольнением.
Нина Владимировна обижается, что вместо обещанной Ельциным земли ее покойному мужу предложили акции. По ее словам, решение об акционировании в свое время было принято авторитарно, народ лучше взял бы землю. Впрочем, насколько я поняла, речь идет не столько о крестьянской тяге к земледелию, сколько о цене отступных.
— Ну а если вы выиграете суд, что вы будете с этой землей делать?
— А это уж мы сами решать будем. Нам бы сначала само свидетельство получить. Может, продадим, может, сдадим в аренду тому же совхозу. А может, я фермером хочу стать — страусов выращивать! Почему бы нет? Когда мы в суд подавали, он предлагал продать эти акции за десять тысяч баксов. Это же смешно!
— Ну а сколько, по-вашему, не смешно? За какую цену вы могли бы отказаться от своих претензий?
— А, все понятно, это он вас подослал! Ну уж нет, мы уже не договоримся. — Нина Владимировна задумывается. — Вот если бы он тогда, в девяностые, хотя бы пятьдесят тысяч заплатил, проблем бы не было. В то время на эти деньги можно было трехкомнатную квартиру купить. Неудивительно, что есть люди, которые предпочли бы большой кусок собственности спортивным кружкам и бесплатной картошке. Удивительно, что их меньшинство. Но Грудинин считает, что указ 95-го года был в корне неправильным и вредным для России:
— Вы помните, что случилось со всеми сельхозпредприятиями? Директор говорил: «Вот, к нам пришли хорошие ребята. Они по 150 тысяч дают за каждый пай. Эта же земля ничего нам не приносит, один убыток. Давайте возьмем деньги и будем счастливы». И они были счастливы — неделю, может быть, месяц. А потом потеряли работу. Это все равно что сесть на семенной материал и питаться им три недели. Ты можешь накормить людей шоколадом, а потом они будут бегать и просить у тебя брюкву — вернее, не у тебя уже, потому что ты к тому времени давно уедешь. И будут говорить: «Какой идиот — этот, который уехал».
— То есть вы вообще считаете, что людям не надо давать землю в частную собственность?
— Я министру экономики Федорову сказал: земля — это не товар, это средство производства. Ни в одной стране мира нет свободной купли-продажи сельскохозяйственной земли. Есть ее государственное перераспределение от одного собственника к другому. Ты не можешь изменить ее назначение, категорию. Ты не можешь сам принять решение не пахать. Разве что тебе государство будет доплачивать за то, чтобы ты ее не пахал, когда у государства перепроизводство. Если помните, в девяностые был такой Черниченко, он говорил: ребята, мы все станем крестьянами, фермерами. Но в России всегда работали общиной, в которой землей наделяли в соответствии с едоками. Никогда у нас хутор не был основным производителем сельхозпродукции. А Черниченко сказал: мы сейчас возьмем лопату и сами себя накормим, у нас народ такой, самобытный. Это было в корне неправильно, потому что в это время на Западе пошла обратная тенденция: все сельские хозяйства стали укрупняться. А мы попытались вернуться в позапрошлый век, к атомарному производству.
Война
Конечно, Грудинин — лидер вполне авторитарный, но если послушать его рассказы о том, как устроены власть и бизнес в Московской области, становится понятно, что человек мягкий тут просто никогда бы не выжил. Грудинину пока удается вести свою войну цивилизованными методами.
— Живем как в окопах. К нам могли зайти через акционеров — мы ограничили количество акционеров. Могли зайти через налоговую — мы нанимаем аудиторов, платим им сумасшедшие деньги. Мы находимся в состоянии постоянной войны с внешним миром. В совхозе «Коммунарка» директор бился-бился, на него и наезжали, и пугали — а потом плюнул, сказал: пошли вы все на фиг, продал свои акции, и от «Коммунарки» ничего не осталось. Директор совхоза «Московский» три года ездил с охраной. В конце концов у него исчезли все земли, кроме тепличного комбината. Если бы не отдал, убили бы. Тебя не защитит ни милиция, ни прокуратура — они же на тебя первые и нападут. На секунду расслабишься — пропал. У нас был недавно случай: замглавы сельского поселения Развилка на собрании рассказывает, что вот здесь на двух гектарах построит коттеджный поселок. То есть фактически уже открыто говорит, что собирается украсть у нас два гектара земли. Я прихожу на это собрание и говорю: я это расцениваю как приготовление к преступлению, и мы напишем в органы. Что вы думаете, милиция отреагировала?
Одно время Грудинин состоял в «Единой России», но ушел оттуда, когда партия выдвинула на пост главы района не его. Тогда он попытался идти на выборы как независимый кандидат, но подписи, которые он собрал, были признаны поддельными. В результате главой района стал партийный Сергей Кошман. Сейчас Грудинин считает, что ему повезло:
— Меня бы убили. Ведь главе района доступны все документы, а там знаете какое воровство? Станица Кущевская отдыхает по сравнению с Ленинским районом. Только там были русские бандиты, а у нас дагестанские. Там крышей был Цапок, а у нас Газейкин, которого прикрывал бывший глава района Голубев. Когда ему нужно было взять денег, приезжал этот Газейкин с чемоданом — он ничего не боялся. Потом Газейкина посадили — стало известно, что мусорная компания, которая пролоббировала увеличение тарифов на ЖКХ, заплатила ему 5 миллионов 250 тысяч. Причем, как выяснилось потом из телефонного разговора, эти деньги он должен был получать ежеквартально. И я понимаю, что он эту взятку не для себя, а для Голубева брал. Он всех глав сельских поселений к себе привязал. Дал квартиру прокурору, начальнику милиции, начальнику ФСБ — они в бане с водкой и девочками решали эти вопросы: вот на того надо наехать, он прибежит ко мне, я с ним поговорю, мы его встроим в вертикаль, будет носить деньги, без нас ничего не сделает, а ты получишь квартиру. И что? А ничего. Голубев теперь губернатор Ростовской области.
— А вы сами к этой вертикали никакого отношения не имеете? — Я в эту игру играть не собирался и не собираюсь. Когда Голубев это понял, он меня пригласил: «А чего ты нам ничего не даешь?» Я отвечаю: мы с вами договорились, я в каждом доме отдаю пять квартир по себестоимости — учителю, врачу, милиционеру. Я отремонтировал школу, детский сад. Я несу социальную нагрузку. «Ну, ты же должен понимать, что должен делиться?» Я не понимаю. Я работаю, плачу налоги, чего вы от меня еще хотите?
А через месяц приходит налоговая инспекция, которая проверяет нас ровно год. Потом меня вызывает зампрокурора: ну что, на кого будем возбуждать уголовное дело по неуплате налогов? Я говорю: а вы вообще какое отношение имеете к налоговой службе? К вам этот документ не может попасть в принципе. Откуда он у вас? Оказывается, за два часа до того, как меня туда вызвали, этот акт принес замглавы администрации.
Естественно, мы его оспариваем, идем в суд. А в суде появляется начальник юридической службы района. Не налоговой инспекции, а района. Который уговаривает судью за деньги, чтобы мы проиграли дело. Судья оказалась моей знакомой, она уже заканчивала карьеру, собиралась уходить на пенсию и сказала: нет, не нужно мне все это. Ну, это хорошо мы — у нас есть деньги приглашать юристов, аудиторов, которые пишут нам всякие заключения. А где-нибудь в станице Кущевской — какие там юристы?
Наш разговор периодически прерывается визитами: у Грудинина сегодня приемный день, формально как у депутата областной думы, неформально как у хозяина всего. В кабинет то и дело заходят женщины с разными просьбами — у одной конфликт из-за недвижимости, другой нужно скосить траву на дачном участке, третья демонстративно вытирает слезы: «Продайте совхозное место в детском саду, внучку оставить не с кем!» Грудинин ее так же демонстративно отчитывает: «Я тут не распоряжаюсь, ваши дети в совхоз работать не пошли, для сотрудников я могу что-то сделать, для вас — нет». Мое присутствие его совсем не смущает, даже наоборот. Он показательно песочит какую-то сотрудницу администрации за предположительные связи с врагами из Развилки, подписывает договор с новыми жильцами своих квартир — показывает, что ему скрывать нечего.
Но с одной посетительницей Грудинин все же хочет говорить наедине, хотя внешне она ничем не выделяется. Меня выгоняют минут на двадцать.
— Это Елена Ивановна Добренькова, глава администрации поселка, — объясняет Грудинин, когда я возвращаюсь. — Раньше она была здесь директором школы. Мы точно знаем, что она взяток не берет, потому что мы ей не даем. А она точно знает: если что случится, ее здесь не выберут, потому что без нас здесь никто ее не поддержит. Это как маленький город в Америке, где есть шериф, которого выбирают граждане, и бизнесмен, который дает работу всем. Если это человек хороший, то все хорошо. Если плохой, то жить невозможно. В результате у нас ЖКХ принимает свои решения о тарифах, а район — свои. И у нас на тридцать процентов дешевле. Нам такую возможность дал 31-й закон. Мы — единственное сельское поселение, которое не передало полномочия району. И хотя на Добренькову все время давят, шантажируют, требуют отдать полномочия, она не сдается, ведь у нее есть я! Мы тут в совхозе отделились от всего мира. Окопались и сидим.
Национализм
Квартиры в совхозе имени Ленина существенно дешевле, чем в Москве, до которой отсюда ехать три минуты. Но поселиться тут может не всякий — Грудинин, как глава своего государства в государстве, проводит довольно жесткую национальную политику, закрывая границы для мигрантов.
— Может, это бред, я раньше этого никогда не делал, а сейчас делаю. Я говорю инвесторам, которые строят квартиры: смотрите на национальность. И если вы начнете продавать квартиры не тем людям, я с вами работать не буду. Есть такое понятие — фейс-контроль, когда инвестор, прежде чем купить квартиру, лично общается с каждым. Фамилия Иванов — хорошо. Загорулько — хорошо. Лукашенко — ладно. Арутюнян — подумайте. Пусть даже у вас будет меньше денег. Я не Рогозин, я не считаю, что он прав, но я вижу, что у нас проблема. Нужно все-таки ограничить въезд. Для чего такое количество узбеков? Купить средства малой механизации, и они заменят по десять узбеков. Будет в десять раз меньше дворников, зато у каждого электропылесос!
— А чем вам не нравятся узбеки?
— Я понимаю, что это проблема. Межнациональные конфликты — это будущее нашей страны. Это видно сразу. Дети в школу приходят, не зная русского языка. Они ведь приезжают аулами. Когда на площадке беленький с черненьким дерутся, если побеждает черненький, беленькие разбегаются. Если беленький побеждает, то черненькие все на беленького. И когда их двое, это не страшно, а когда их много, это беда.
У нас был случай год назад. Мальчик лет десяти наехал велосипедом на девочку лет пяти, разбил ей губу. Девочку бабушка повезла в больницу швы накладывать, а мама пошла с разборками к маме мальчика. Стала ругаться, хлопнула дверью. По большому счету инцидент исчерпан. Был бы. Если бы мама мальчика не позвонила своему мужу. Приехали человек двадцать азербайджанцев, которые вышли на детскую площадку, нашли дедушку и папу этой девочки. И стали их избивать. Били дедушку детским велосипедом по голове. Папа лежал без сознания. И после этого сказали: мы тут вас всех перережем, если нашим детям будет что-то. Я, узнав про это, посмотрел записи видеокамер — выяснилось, что квартира, где они живут, числится за нашим работником, который получил от совхоза жилье, а эту квартиру сдает. Я вызвал его и сказал: у тебя времени — неделя. Через неделю этой семьи здесь быть не должно. Иначе ты меня знаешь: я тебя уволю, и этим твои проблемы не ограничатся. А милиционеру, начальнику, позвонил и сказал: «Вы только не берите денег. Возбỳдите уголовное дело и доведéте его до конца». В изъявительном наклонении. Потому что это очень плохая вещь. Когда наши напьются, они пойдут бить этих. И у меня будет такая каша, что мы тут не разберемся. Пострадают все.
Позитив
— Видите, какой у нас новый детский сад строится? Вот скажите, зачем мне это надо? Это же замок Нойшванштайн в Баварии, я его специально так задумывал. Мы же все честолюбивы, мужчины в том числе. Когда ты убедился, что жизнь постепенно проходит, ты хочешь после себя что-то оставить. Почему русские купцы меценатствовали? Приезжаешь в Орехово-Зуево, а там про Савву Морозова, которого уже сто лет как нет, все еще помнят, потому что все, что там есть, построил он. Я думаю: а после меня что останется? А вот детский сад. Неважно, кто потом придет к власти, это останется и будет детским садом. Это никто не приватизирует.
— А какие у вас вообще перспективы? Так и собираетесь обороняться всю жизнь?
— Сколько сил хватит. Я своим сказал: мы умрем последними. Нашему совхозу в 2018 году должно исполниться сто лет. Вот до этого момента нужно дотянуть точно. А потом… Я все жду, когда же ко мне придут и скажут: слушай, цена на нефть упала до десяти долларов за баррель, жратвы купить не на что, у нас теперь продразверстка и продналог! Сколько у тебя там картошки? Если хоть что-то отдашь на сторону… Ну, разве что можешь своих детей кормить. Я думаю так: наши к власти придут, и будет страшный суд. Ты сколько коров убил? Нисколько? Молодец. А ты? На Соловки! В СССР, если у тебя понизились надои, тебя вызывали на райком и песочили. Но если ты снижал поголовье скота, на тебя открывали уголовное дело. Потому что корова — это ходячая тушенка, это стратегические запасы, если война начнется.
На следующий день в совхозе имени Ленина апофеоз грудинизма — День поселка, девяносто три года с того дня, когда вождь революции призвал местных крестьян объединиться в единое хозяйство. По улицам кареты возят детей, в кафе «Ягода» торжественный банкет для тружеников, на старом футбольном поле состязания по конкуру, вечером на площади группа «Корни» и «Кремлевские барабанщики», мощный салют. Всем хорошо, все счастливы. Кроме меня.
Во мне бес противоречия, мне все-таки не нравится слово и дело Грудинина. Мне несимпатичны его национализм, авторитарный стиль управления, популистские лозунги, привычка лезть во все дела и безвкусные клубнички на каждом шагу, от которых уже хочется чесаться. Кроме того, у меня с ним категорически расходятся представления об искусстве:
— Я помню, фильм «Москва слезам не верит» вышел одновременно со «Сталкером». И все говорили: «Москва слезам не верит» — фигня, а «Сталкер» — вот это фильм! А там одна чернуха, ужас какой-то. Тарковский снял все на помойке. А тут красивая сказка с прекрасным концом. Вы знаете, что в Голливуде в 30-е годы был закон принят, что все фильмы должны заканчиваться хорошо? И тот, кто снял фильм с плохим финалом, не мог его показать. Это на законодательном уровне! Выход из депрессии прошел таким вот образом.
Если бы совхоз имени Ленина был государством, я бы в нем точно стала диссидентом. Потому что мне, наоборот, нравится «Сталкер» и не нравится большинство голливудских фильмов.
Но в жизни я за хеппи-энд. Поэтому совхоз имени Ленина в статусе острова на осадном положении мне симпатичен. И даже Грудинин при всех своих амбициозных закидонах — положительный герой. А финал у этой статьи, если кто еще сомневается, все-таки счастливый.