По просьбам нескольких человек выкладываю рассказ моей бабушки про блокадное время Ленинграда.
Записывал с ее слов примерно год назад.
Читать тяжело, но она просила не забывать и рассказывать людям, чтобы все знали, что такое война.
МЕДВЕДЕВА НАДЕЖДА АЛЕКСАНДРОВНА,
Ветеран Великой Отечественной Войны.
Родилась в Ленинграде 30 сентября 1919г.
Награждена медалями «За Оборону Ленинграда», «За Доблестный Труд».
«Для меня, как и для большинства наших людей, война началась с объявления диктора В.Левитана. Для всего Ленинграда война началась со зловещего события: загорелись продовольственные склады – Бадаевские склады, как они тогда назывались. В них хранился основной запас продовольствия города на ближайшее время. Еще тогда было трудно представить, чем обернется этот пожар для ленинградцев после полного окружения города немецкими войсками, которое принесло жестокий голод и причинило нечеловеческие страдания и лишения.
В то время я, 21-летняя девушка, работала на заводе «Электроаппарат», что на Васильевском Острове, который существует и поныне. У меня, кроме мамы, были три брата и сестра с двумя детьми. Я – младшая. Наш отец погиб до Отечественной войны, когда мне было два года, а старший брат, четвертый, погиб в Финскую войну. Два брата были эвакуированы в тыл с авиационным заводом, а младший из братьев, летчик, до конца войны служил в авиаполку, перегонявшим боевые самолеты из Англии в СССР. Моя сестра с дочерьми 7 и 3 лет жила отдельно. Я осталась с мамой, а сестра переберется к нам позднее. Осенью 1941г. Начались беспрерывные артобстрелы со стороныФинского залива и авиабомбардировки, которые заставляли людей передвигаться короткими перебежками – от подворотни к подворотне, прячась. Транспорт не ходил, и на работу мне приходилось добираться пешком с 4-й линии В.О., где мы жили, до работы на 24-й линии. Вскоре меня в числе других девушек нашего завода перевели в команду МПВО (Местная Противовоздушная Оборона) завода. Задачей МПВО былотушение “зажигалок” (зажигательных бомб) на чердаках зданий. Также посигналу по радио “Воздушная тревога!” мы должны были распределятьпо группам жителей района и сопровождать их в бомбоубежища. Водопровод, канализация не работали; отопление было печное, но дров-то не было! Вместо них жгли мебель, пока она была. Никаких плит. (Они в те времена в Ленинграде были не газовые, а дровяные.) Воду брали из Невы, кипятили ее на двух кирпичиках, положенных параллельно в печке. Зимой воду возили на санках. Наступила первая блокадная зима 1941-42г.г., самая суровая и жестокая. Начался ГОЛОД. Когда были введены продуктовые карточки, то норма на хлеб была снижена до 125 граммов – для служащих и “иждивен-цев” (неработающих). Рабочие получали больше. Еще выдавали 300г. пшена на месяц; иногда выдавали водку и пачку папирос, которые мы выме-нивали на отруби и жмых ,- все это использовалось как еда. Вы слышали о такой еде? Те, кто мог распределить паек по дням на месяц, — выживали; те, у кого от голода не хватало терпения, и съедалось все сразу, — умира-ли. Мы в квартире выискивали все более или менее съедобное, Подъели крахмал, канцелярский клей и т.д. И вдруг я нахожу затерявшееся прошлогоднее пасхальное яйцо! Обрадовались, вскрыть боялись. Но оно оказалось вполне съедобным! Только вот желток был белым. Это яйцо мы с мамой ели целый день. За хлебом (125г. х 2чел.) мы ходили в булочную к 6 часам утра т.к. не было терпения. Придя домой, этот хлебушек делили на три части: завтрак, обед, ужин. А хлеб-то внешним видом походил на обычный хлеб; — в его состав что только не входило: и тот же жмых, и клейстер (еще недавно им оклеивали обоями стены), и прочие, совершенно нереальные “ингредиенты”. Но потеря порции даже такого хлеба многих истощенных людей обрекала на смерть. Кто-то вел себя порядочно, а кто-то и не выдерживал испытания голодом и лишениями, и, воспользовавшись физической слабостью другого человека, мог вырвать у него из рук драгоценный паек. Для потерпевшего это скорее всего означало гибель. Помню, как , подходя к булочной, всегда встречала несколько голодных подростков – фэзэушников (ФЗУ –Фабрично-заводское ученичество — типа профтехучилища). Эти ребятишки, как правило, работали на оборонных заводах. Им, растущим, еды, тем более, не хватало. Лица у них были в страшных синяках, избитые, т.к. они, выхватив хлеб у кого-нибудь, тотчас запихивали его в рот и бросались на пол, закрываясь руками от побоев негодующих не менее голодных людей. Теперь жалко всех, а тогда… Одним доставались побои в наказание, а потерпевшим — голодная смерть. Однажды и у моей мамы на улице из рук выхватили продуктовые карточки на не полученные еще продукты. По счастью, это случилось в конце месяца, а не в начале, и для нас это не оказалось смертельным.
Жили мы с мамой в доме на территории Академии художеств. И вот в эту не только голодную, но и страшно холодную зиму однажды прихожу с работы, а в наш дом попала бомба: окна-двери вбиты, разруха… Мама от голода уже слегла, но в эту бомбежку уцелела. Правда, после этого она резко сдала. Жилье стало не пригодным, одни знакомые пожилые супруги предложили переехать в их комнату на 5-й линии. Перенесли маму, перебрались, стали жить вчетвером. [Жизнь сложилась так, что после войны я вышла замуж за их сына, который воевал на Ленинградском фронте.] Но в декабре один из них умирает, а в январе – другой. Конечно же, от голода. Где-то доставала санки и отвозила на Смоленское кладбище, куда свозили всех замерзших на улице, умерших от истощения. Там, рядом с кладбищем, находилось бывшее овощехранилище, в которое складывали замороженные тела. Когда этот огромный сарай заполнился, стали складывать снаружи. Штабелями. Как бревна. Я все это видела своими глазами. Хоронить-то было некому: кто еще мог, — работали, а другие еле передвигались, как тени, или лежали в своих комнатах.
В середине зимы меня перевели из отряда МПВО на казарменное положение. в аварийно-восстановительную команду и, т.к. я была энергичнее и немного посильнее других женщин, назначили командиром. Нас обучали стрельбе из винтовки, оказанию первой мед. Помощи. Также мы занимались разборкой руин, собирали по улицам трупы, отвозили их в определенные места, где, когда оттаяла земля, рыли траншеи, в которых захоранивали умерших по месяцам. Эти захоронения стали называть братскими могилами. В отряде нас обеспечивали завтраком и обедом., правда, скудными, но все же оказавшимися большим подспорьем в поддержании жизни во мне и маме. Половину из каждой своей мне удавалось сэкономить для мамы. На ремень, перехватывавший шинель, я привязывала судок из 2-х кастрюлек и под бомбежками бежала с 15-й линии на 5-ю кормить маму. Потом – назад, в отряд. И каждый раз она говорила: «Спасибо, доченька!» На тот момент ее жизнь поддерживать удавалось…
А как другие люди? – По-разному. Бывало, идешь, а впереди бредет человек и вдруг падает, и все… От голода. Был у него дом, не был, ждал ли кто его? – Все. Часто мне приходилось сталкиваться с такими случаями, это даже перестало казаться необычным.
Кажется, весной на Васильевском вдруг открыли баню. У людей появилась возможность впервые за несколько месяцев с начала блокады помыться. Отделения были общие — для женщин и мужчин. И неудивительно: это были ходячие скелеты, да и не скелеты, а мумии, и отличить мужчину от женщины было практически невозможно. Да и не было сил, чтобы стесняться.
Далее, к нам перебирается сестра с детьми, т.к. одной было трудно вытянуть детей. В памяти такой эпизод. Весной удалось что-то выменять на три корюшки, чтобы подкормить маму. Сестра их отварила и стала кормить ее. Моя трехлетняя племянница Светочка смотрела-смотрела на слабенькую бабушку да и говорит: «Бабушка, не ешь косточки, оставь мне!»
В мае один из братьев присылает нам вызов к себе на Урал, в Нижний Тагил, в эвакуацию. Мама очень хотела жить и она очень уговаривала нас вывезти ее и детей. Меня из части отпустили для их сопровождения. Мама была легонькой от истощения настолько, что часть дороги до Ладоги я несла ее на руках, часть дороги на чем-то где-то удалось проехать, — не помню. Добраться до берега Ладоги было необходимо, т.к. оттуда отходили баржи (когда сошел лед), которые в Ленинград доставляли продовольствие, а обратно везли ослабленных в блокаде людей. Вещей при нас почти не было, — руки были заняты, да и нам казалось, что скоро вернемся (!).
На Ладоге. Баржа, набитая худющими, как тени, людьми с детьми тащил буксир, за нами — еще одна баржа с пожитками. Эта баржа скоро была потоплена. Началась бомбежка. Немецкие самолеты проносились очень низко над нами. Мы прятали головы в коленях от страха. Рев моторов был ужасный. Нам повезло: ни одна бомба в нас не попала. Добрались до берега. Из общей груды люди разбирали свои вещи , и никто не брал чужого. Потом нам дали ячневой каши, которая мне показалась очень вкусной, и я подумала, что, когда кончится война, буду каждый день есть эту кашу! Но эта моя военная мечта так ни разу и не осуществилась.
После баржи нас погрузили в товарный поезд. Нашу маму поместили в санитарный вагон, т.к. она была очень слаба. На каждой остановке мы по- очереди бегали ее навещать. На станции Шарья поезд стоял долго. Маме стало совсем плохо, вызвали вокзального врача, но мама его не дождалась… Умерла. Что было делать?! Сойти с поезда мы не могли, — ведь с нами были еще и дети… А к поезду подъехала подвода, на которую погрузили тело мамы и других, также не дождавшихся спасения на Большой земле. Их увезли хоронить. А мы, плача, уже без бедной мамы продолжили путь в Нижний Тагил. От Ленинграда до Тагила ехали суток 15. Приехали. Там нас встретили хорошо. Расспрашивали о нашей блокадной жизни и плакали. Нас очень жалели, помогали и проявляли участие. Поскольку я была истощена, меня определили на работу официанткой в столовую Горвоенкомата (чтобы я там могла подкормиться). И мы с сестрой и племянницами выжили.
Прошел год, и завод нашего брата , который нас вызвал, перевели в Москву. Я, окрепшая, стала работать на этом авиазаводе. Сестра с дочками после снятия блокады уехала к мужу. Я вернулась в Ленинград перед самой Победой.
Была награждена медалями «За оборону Ленинграда» и «За доблестный труд». Началась моя мирная жизнь. В 1946г. вышла замуж. Муж связистом воевал на Ленинградском фронте, был тяжело ранен под Синявиным. Стал инженером-кораблестроителем. Я стала медработником. У нас появились две дочери, которые стали филологами. Мужа не стало в 1980г. У меня двое внуков и правнучка.
Если задуматься, что помогло мне выжить… Наверное, — молодость, наверное, — спорт до войны, наверное, — желание выжить. Но, думаю, решающим оказалось стремление спасти близких и работа.»
,-
12 февраля 2017 года моей бабушки не стало. Ей было 97 лет.
